Луша - Карина Кокрэлл-Ферре

Кристофер молчал.

— Ханна, сначала я думал, что это только ухудшит дело, но чем больше думаю… Возможно, действительно имеет смысл вам с Алисой это непонятное время переждать в Англии. А когда все выяснится, вернуться. Скажи в больнице, что у тебя в Лондоне тяжело заболела мать. Завтра позвоню в Москву Биллу и первым же поездом поеду за визами и билетами для тебя и Алисы. Раст здесь давно свой, очень влиятелен, он, несомненно, поможет. И никому пока не говори. Все ведь естественно: ну, заболела мать. Скажем, положили на операцию. Нужна помощь. Ты пока укладывай чемоданы, но не делай это слишком… заметно. Александре пока ни слова. Александра вполне может тоже быть подослана.

— Александра? Наша Александра?! Нет, я одного тут тебя не оставлю! Ты окончательно двинешься головой. Без тебя я не поеду.

— Ты представляешь, как это будет выглядеть со стороны? Как бегство, будто мы в чем-то виноваты… Но тебе с Алисой лучше пока переждать в Англии.

Мы оделись. Спустились в кухню, стараясь казаться беззаботными.

Александра, баба Шура, как она просила Алису себя называть, уже хлопотала у плиты, Алиса сидела за столом, рисовала, слюня химический карандаш, отчего губы у нее стали синими. Они весело болтали, смеялись — просто бабушка и внучка. Алиса все лучше говорила по-русски, да и я тоже, а вот Кристоферу язык давался плохо, несмотря на все его титанические усилия и учебники.

Мне показалось, что Александра как-то слишком внимательно посмотрела на нас. Неужели слышала наш разговор? Нет, так нельзя. Так можно сойти с ума.

Глава 31

«Мышеловка захлопнулась»

Ханна так никогда и не узнает, что сказал Кристоферу тогда в новогоднюю ночь старик геолог.

— Это вы, молодой человек, сегодня стали гражданином нашей страны? — спросил он на прекрасном английском, делясь огоньком.

Кристофер улыбнулся, кивнул, ожидал поздравлений.

— Теперь мышеловка захлопнулась, мой наивный коминтерновский друг. Впрочем, и там иногда выживают. Вы молоды, здоровье у вас, судя по виду, крепкое. А вот жена у вас хрупкая женщина, может не выдержать. Мой совет, не теряя времени отправить через границу хотя бы семью. Впрочем, думаю, уже поздно.

Александре Александровне Князевой было лет шестьдесят. Мужа ее и дочь забрала испанка в Гражданскую, так она рассказывала Ханне. В ее комнате, чистенькой, уютной, украшенной салфеточками, статуэтками и макраме, висели фотографии серьезного скуластого мужчины и еще более серьезной белобрысой девочки с бесцветными бровками.

Прекрасная кулинарка, умевшая приготовить обед из трех блюд на семью практически из ничего, Александра сразу поняла, что англичанке у плиты делать нечего, а Ханну радовало теплое ощущение обеспеченного тыла. Однажды ее умилило, что квартирная хозяйка сказала Алисе, погладив ее по волосам: «А ты не зови меня “баба Шура”, Лизонька, а просто баба. Тебе я бабушка, и все».

В ту субботу, 20 марта 1937 года, в первом часу дня Ханна накрыла на стол. День был выходной, поэтому она поставила на стол четыре тарелки фарфорового завода Churchill «Голубая ива». Рядом — вилки и ножи. В своем рыжем чемодане на пароходе «Коммерческий квакер» Ханна привезла в Россию такое имущество: четыре столовых прибора, четыре тарелки, дедовы часы с кукушкой и книгу Кэрролла об Алисе, первое издание, подарок Кристофера на рождение дочери.

Александра называла тарелки «буржуйскими» и ворчала, когда Ханна доставала их по будням. Вскоре Ханна подчинилась: «буржуйские» тарелки ставились на стол по выходным. «Голубая ива» была свадебным подарком от Флоренс и Маши.

Свадьбы-то никакой у них с Кристофером не было. Просто расписались в регистрационном офисе, а потом пошли в студенческий театр на «Макбета», оставив на ночь Алису у Маши и Флоренс. По дороге домой дурачились и пугали лебедей, а Ханна, захмелевшая от слабенького «лиебфраумилх», что подавали в буфете, повторяла, вспоминая еще школьную постановку, где играла одну из трех ведьм: Double, double, toil and trouble; Fire burn and cauldron bubble[82], а потом уснули, крепко сплетясь телами.

Кембридж отсюда казался нереальным: то ли был, то ли не был?

Александра Князева готовила божественные котлеты с воздушным пюре. Запах их одурманивал.

Строителям города-сада и сейчас, хотя со стройкой наступила полная неопределенность, продолжали выдавать хорошие пайки — говядина раз в неделю.

— Ох, а хлеб-то черствый совсем, заветрился-то как! Видно, натоплено… Надо в булочную бежать, — стала поспешно собираться Александра.

Обедали они по выходным обычно все вместе за одним столом в полуподвальной кухне рядом с гигантской жаркой чугунной печью.

— Я пошел. Купить. Хлеба, — сказал Кристофер правильно и без акцента.

Александра от удивления всплеснула руками, а Ханна зааплодировала.

Кристофер шутовски поклонился, снял с гвоздя свое пальто и посмотрел на Алису.

— So, who wants to join my expedition in search of “petushok na palochke”?[83]

Ему наверняка хотелось развеять прогулкой до булочной горькое послевкусие их разговора.

— Ура! — закричала Алиса и запрыгала. — Can I take a bag like a grown up?[84]

— What bag?[85]

Алиса застучала по ступенькам и спустилась вниз со старой зеленой сумочкой Ханны. На сумочке был сломан замок, почему ее и отдали Алисе для игр.

— Вот эту!

— Хорошо. А что там у тебя?

— Не скажу, — таинственно улыбнулась Алиса.

— Ладно, только не потеряй.

Дрожа от нетерпения, Алиса вдела руки в рукава красного пальтишка, подаренного ей Александрой. «Для Лизоньки шила. Рука не поднималась продать. Вот и пригодилось».

Ханна застегнула каждую костяную пуговицу. Одну за другой. Надела на Алису пуховую шапку, завязала шарф. Поцеловала в лобик, пахнущий жареными котлетами и еще своим собственным запахом, по которому Ханна узнала бы дочку даже в кромешной тьме.

Немного пошумев на ступеньках, ведущих из кухни, они ушли.

Заскрипел снег под их ногами.

Скрип снега, и их голоса еще какое-то время раздавались снаружи.

За разговорами с Александрой Ханна не сразу заметила, что прошел почти час, а Алиса и Кристофер не возвращались. Булочная-то за углом, из переулка, налево, до нее минут десять-пятнадцать, не больше. Неужели, забыв об обеде, пошли в сквер? Алиса любила кататься по накатанным вдоль аллей ледяным дорожкам — баба Шура сказала, что они называются сколзанки.

Борщ перетомился на плите.

— Да где же они ходят в такой мороз? — проворчала баба Шура себе под нос. — Булочная только до трех в субботу.

Безотчетное беспокойство росло.

— Неужели в сквер пошли на горку? Но как же можно? Крис же знает, что мы ждем. И ребенок без горячего. Пряник он ей, наверное, купил, и петушок в булочной, но разве это еда? Он же знает, мы ждем. Не понимаю.

Александра молчала.

В окнах начал наливаться синью снег.

— Я