Луша - Карина Кокрэлл-Ферре

class="p1">— Ты запомни: на допросах ни словечка, что я тебе помогала. А то и меня заберут, а Лизанька тогда в сиротском доме так и останется, голодная, холодная… А так — если вернешься…

— Откуда? — спросила сильно поглупевшая от всего этого Ханна.

— Ну известно откуда, — загадочно ответила Александра.

Ханна задремала, сморенная водкой, уронив голову на руки, прямо за столом, как была — в пальто и вязаной шапке. Проснулась оттого, что опять ей то ли приснилось, то ли почудилось кукование кукушки. Подняла голову. Тишина. В кухне никого. Она не поняла, не помнила, почему здесь сидит одетая.

Звук мотора раздался раньше, чем вернулась память о событиях прошедшего дня. Машина остановилась у ворот, шаги по дорожке. Сильный, набатный стук в дверь, моментально отрезвляющий.

Открывать бросилась вдруг возникшая рядом простоволосая баба Шура, в шали поверх белой ночной рубахи.

— А со старухой что делать?

Низкорослый человечек в красно-синей фуражке, которая казалась слишком большой для его роста, заглянул в какую-то бумагу.

— И на старуху ордер. Пособница иностранных вредителей. У нас и так по городу недобор. Давай, старая, одевайся.

Истошный крик, как на деревенских похоронах.

— Я же понятая, товарищи! Я же понятая! Я же понятая, товарищи!

— Давай-давай, там и понятые нужны. Раз понятая, должна быть понятливая, — пошутил низкорослый.

Он делал обыск, возбужденно мельтеша, скаля зубки, тогда как второй, ростом повыше, был обстоятелен, деловит и невозмутим, как не бывает невозмутим и сосредоточен, например, рабочий, привычно обтачивающий деталь, или крестьянин на пашне: работа есть работа, надо — значит надо.

Александра Александровна Князева до Колымлага, куда ей было назначено, не доедет, умрет в пересыльной тюрьме в Казани от дизентерии.

Ее закидают парными комьями весенней земли во рву за тюрьмой, присыпав хлоркой. Отмучалась. Их было двадцать три, тех, кто умер той ночью «от естественных причин». Эпидемия.

Глава 32

Записи Ханны. Qu'est-ce que tu as reçu comme cadeaux de Noёl, Pierre?[89]

Мне самой удивительно, но я помню все, о чем думала там. Мысли — это все, что мне было оставлено. Даже сейчас, когда пишу об этом после стольких лет, опять ощущаю их раскаленный обруч, обхвативший голову, и ужас бессилия перед наплывающим безумием… Но я решилась. Это мои свидетельские показания. Я вернусь туда, как бы не было больно и жутко и запишу всё. Всё запишу.

* * *

Какое зловоние! Сколько еще мне здесь ждать? Человек, который меня сюда привел, подтвердил, что Алиса в детприемнике и Кристофер у них. Конечно же, рутинная проверка, как я и думала. Слава богу, слава богу! Кристофер был прав, я слишком быстро начинаю паниковать, надо работать над этим недостатком. Но у меня столько вопросов. Спросила адрес, куда увезли Алису. Ответил удивительно грубо: не положено. Неприятный тип, и зубы коричневые, гнилые. Лязгнул дверью и ушел. Надо подать на него жалобу. Что за обращение? Как с преступницей. Возмутительно, как они могли забрать Алису без моего ведома и разрешения?! Но как же я рада, что они нашлись, а адрес детприемника мне наверняка сообщат, когда вызовут. И все объяснится. Интересно, который час? Женщина, что видела, как Кристофера сажали в грузовик «Хлеб», сказала правду. Как все непонятно. Прямо похищение, как у гангстеров в Чикаго. Все объяснится. Не следует их раздражать. Успокоиться и ждать. Выяснилось одно, значит, выяснится и все остальное. Детприемник — это, конечно, как детский сад Алисы. Занавески. Пианино. Нянечки в белых халатах. Гимнастика. Распорядок дня, дневной сон, питание. И ей там, конечно, объяснили, что просто надо побыть без нас день или два, мама с папой срочно уехали по делу и скоро вернутся, что-то в этом духе.

«Ждите здесь. Вызовут и все скажут». Что это за «зал ожидания»? Похоже на тюремную камеру. К стене прикручена поднятая спальная полка, как в русских поездах. Сидеть можно только на откидном сиденье. Стены выкрашены темно-зеленым, пол цементный, весь в каких-то пятнах.

Это ужасное ведро. Квадратики для подтирки оказались не из газеты. Из детского учебника французского. Откуда он здесь? Qu'est-ce que tu as reçu comme cadeaux de Noёl, Pierre? Я еще помню свой школьный французский! Нет, эта вонь невыносима.

Интересно, который час? Неужели им трудно сказать по-человечески, сколько мне еще ждать? Кристофер прав. Я слишком мрачно смотрю на вещи, потому что мало знаю, как все устроено. Подобные недоразумения, конечно, случаются во всех странах. Нужно набраться терпения. «Ждите. Вызовут и все вам скажут». Интересно, как они объяснят похищение Кристофера и Алисы? Неужели нужно было устраивать такую драму? Надо спросить, как можно нанять адвоката. Я ведь понятия не имею, как здесь нанимают адвоката, какие правила? Я медик, я ничего не понимаю во всех этих юридических делах.

Почему никто не идет? Глаза слипаются. Который час? Жаль, часы не надела, остались в спальне, не до часов. Как жаль, что Александра оказалась таким двуличным человеком. Как я этого не замечала? Впрочем, мы так мало бывали дома. Да и сами хороши. Обрадовались бесплатной няньке и поварихе. Вот и расплатились. Я настолько привыкла слепо ей доверять, что поверила в ее идею тайника. Каким идиотизмом это, наверное, казалось со стороны! Может, она психически ненормальна? Неужели это она наговорила на нас, чтобы отнять Алису? Но почему тогда арестовали и ее? Совершенно необъяснимо. Наверное, и она где-то здесь?

Все выяснится. Не может не выясниться. Кристофер прав. Успокоиться. Мы ведь в СССР, не в Германии же, наконец. Алиса боится темноты, засыпает с включенным ночником. Я потом захожу и выключаю. Она, конечно, воспитателям там об этом скажет, и они оставят приоткрытой дверь в коридор. В коридоре ведь оставляют свет, в больницах, например. Это у Алисы от меня. Тоже с ночником всегда спала на своем чердаке, в Степни, хотя мама и ругалась. А дед Аарон говорил: «Темнота — это как пустой холст. Всех чудовищ рисует только наше воображение». Если бы только был жив дед, он никогда не допустил бы, чтобы мать так со мной себя вела. Как же невыносимо жаль, что они не увидели меня на борту «Квакера», стояли на причале Тилбери, как сироты. Сердце защемило. Джонни, милый мой малыш… Почему они так опоздали к отплытию? Но хорошо, что хоть пришли. Как это Эстер укротила свою гордыню в последний момент? Не понимаю ее. Откуда берется ее ослиное упрямство? У нее же, кроме нас и Джонни, никого нет. За три года не ответить мне ни на одно письмо! И Маша совершенно меня вычеркнула