Луша - Карина Кокрэлл-Ферре

class="p1">Убежденный большевик, следователь Гиреев, учившийся психиатрии в Казанском университете (но его не окончивший), отрицательно и пренебрежительно относился к принятым в особом отделе НКВД практикам дознания. Конвейерные ночные допросы, когда следователи, сменяя друг друга, допрашивали арестованного помногу дней подряд, избивали, лишали сна под слепящим освещением камеры, считал неэффективными.

Избиение подследственных он тоже считал методом не только примитивным, но и вредным, так как оно являлось совершенно неоправданной порчей рабсилы, по сути, социалистического имущества, которая была бы полезней на стройках страны.

Сказывалось стойкое личное отвращение Гиреева к примитивному насилию, развившееся в детстве, когда его с матерью смертным боем лупил отец, вечно пьяный штабс-капитан в отставке. В будущем, с развитием науки и техники, считал Гиреев, в советской следственной практике должны применяться более продвинутые методы.

Став следователем НКВД, Гиреев разработал теорию дознания, которую назвал в рапорте Ежову «тенебрической».

«Огромные, неоправданно расходуемые ресурсы советского следственного аппарата могут быть высвобождены с помощью разработанной мной мощной сенсорно-темпоральной (временно́й) депривации подследственных, которую я назвал тенебрическим методом дознания, от латинского tenebris, что значит темнота. От трех до семи суток полной сенсорной депривации в ограниченном пространстве в сочетании с пищевой депривацией (вода для питья — неограниченно) и отсутствием всяких методов определения времени в ходе эксперимента вызвали у контрольных подследственных (в количестве ста человек, список прилагается) панические состояния от одной только мысли возвращения в тенебрическую камеру, позволяющие уже на первом допросе получить добровольное и чистосердечное письменное признание в троцкистской, контрреволюционной и вредительской деятельности. Особенно эффективен этот метод для страдающих клаустрофобией (от лат. claustrum — закрытое помещение и греческого фобос — страх). Последним для чистосердечного признания достаточно всего нескольких часов тенебрического воздействия».

Успех применения «метода Гиреева» в раскрытии ряда троцкистских заговоров в вузах был несомненным, и следователь полагал, что его вклад оценят. Он предвкушал внедрение тенебрического метода в советской следственной практике повсеместно.

— Вескер, на выход!

Она ослепла от невыносимого света. Двинулась вперед. Голова закружилась так, что чуть не упала, схватившись за стену. Глаза ломило, зато голод, так зверски терзавший поначалу, утих.

Незнакомый конвоир, высоченный красивый парень, рявкнул: «А ну пошла вперед! Марш-марш, немчура обосранная!» Но толкнуть побрезговал, сплюнув и пробормотав: «Во работка, твою мать!»

Шла босиком, не чувствуя холода пола, да так было и легче сохранять равновесие.

Кабинет для допросов представлял собой просторную камеру с вентиляционными решетками вместо окон. Низкий потолок, но не такой, как в камере.

Два письменных стола. Один — массивный, в чернильных пятнах, освещенный бдительной черной железной лампой. На нем белела непроливашка с домашней синей каемкой и лежала деревянная ручка с пером. Другой стол поменьше, с бумагами и пишущей машинкой из черного оружейного металла, похожей на пулемет. В дальнем углу — стул. На него по-хозяйски воссел охранник, поправив кобуру.

Из-под потолка на входящих смотрел Вождь, с внимательным, как у доброго доктора, взглядом.

Посреди чистого, мытого с хлоркой цементного пола пошатывалось и распространяло невыносимое зловоние существо, мало напоминающее человека, в корке засохших экскрементов.

В коридоре гулко раздались быстрые шаги, и в комнату вошел и сел за большой стол подтянутый, ладный мужчина с испанской бородкой.

— Ну, вот мы опять встретились, как я и обещал. Садитесь, — сказал он, указав глазами на табуретку на некотором расстоянии от его стола.

Сиянием хорошо начищенных сапог, стремительностью движений и коротким ежиком светлых волос он чем-то походил на циркового укротителя. Ханна, как по качающейся палубе, добрела до стола, нащупала занозистую табуретку — она теперь больше доверяла рукам, чем глазу, и села. Вращение стен немного замедлилось.

Потом в дверь постучали, и в кабинет вплыла уютная, полненькая женщина, такие бывают воспитательницами или учительницами начальных классов. Пилотка над мясистым лицом, большие, коровьи глаза и мягкая подушка груди под гимнастеркой. Она, как и следователь, не поморщилась от зловония.

Женщина привычно уселась за машинку, громко заправила в нее лист бумаги, звякнула кареткой и сразу начала печатать длинными пулеметными очередями, то и дело бросая взгляд то на документ на столе, то на конвоира, который уже настолько освоился, что, казалось, собирался задремать, широко и мужественно расставив гигантские сапоги.

Окружив себя облаком табачного дыма, «укротитель» рассматривал Ханну из-за стола пытливым взглядом ученого-зоолога, обнаружившего новый подвид.

Каждый звон каретки отдавался у Ханны в голове ударом молоточка по темени. Она мотнула головой, чтобы унять эти молоточки, и поняла, что этого не следовало делать, потому что стены закружились сильнее.

— Полина, где там неподписанные показания подследственной Вескер?

Каретка взвизгнула, как ущипнутая девица. Машинистка принесла и привычно положила перед Гиреевым отпечатанный лист, нежно оглянувшись на конвоира в углу, глубоко задумавшегося о своем.

— Подписанные показания означают, что вы сотрудничаете со следствием. Это может спасти вашу жизнь. Подписывайте!

Ханна разлепила губы, но только хрипела совершенно сорванным голосом.

— Не можете говорить? Вот и прекрасно. Говорить тут и не о чем. Подписывайте.

Гиреев макнул в непроливашку занозистую деревянную ручку и положил рядом с ее рукой.

— Подписывайте. Вот перо.

И слегка откинулся, выпуская дым. Она смотрела на перо и свою руку, словно не понимая, что это за предметы, и не двинулась с места.

— Напоминаю, в чем вы обвиняетесь, если позабыли. Вы являетесь членом шпионской группировки, выполнявшей задание английской разведки, которая под прикрытием строительства города-сада планировала в СССР ряд промышленных диверсий, покушений на деятелей партии и советского правительства и свержение советской власти. Все участники организации (он заглянул в протокол): Лоуренс Вайт, Камилла Ашли, Теодор Кронвальдс, Эльза Раух, Александра Князева и, конечно, ваш муж Кристофер Вескер — уже сознались в масштабном заговоре английской и американской буржуазии, направленном на свержение в СССР власти рабочих и крестьян и восстановление капитализма. Исполком Коминтерна, членом которого являлся ваш муж, отмежевался от вашей преступной организации, одобрил ордер на ваш арест и обвинение. Ордер на арест вашей преступной группы подписан прокурором СССР товарищем Вышинским. Вот ордер. Все законно.

Следователь выложил на стол еще какую-то бумагу. Она проследила за этим глазами, как следят за неожиданным движением собаки.

— Напоминаю также, — сказал он, участливо подавшись вперед, — что мера пресечения за подобное преступление и отказ сотрудничать со следствием — расстрел.

Она неподвижно смотрела на его шевелящиеся губы.

— Вы понимаете обвинение?

Гиреев щелкнул пальцами, стараясь включить ее внимание.

— Hannah Wesker, the choice is yours. If you sign it, you will be allowed to wash, clean clothes and you will be fed. If not — back to the darkness[91].

Машинистка при иностранных звуках перестала печатать и посмотрела на Гиреева с прищуром, но