Луша - Карина Кокрэлл-Ферре

только хлеб с чаем ведро не вынесут омерзительно условный рефлекс как у собак Павлова значит слышат бросаюсь на железную дверь это действие в камере холод хорошо что когда увозили надела теплое в этом сплю матрац не дали опускают полку значит ночь сбилась со счета времени больше нет господи за что Кристофер родной любимый где ты Алиса маленькая моя не бойся Mummy не сойдет с ума может близнецы Кронвальдсов в детприемнике вместе с Алисой ну конечно Алисе с ними будет не так тревожно она любит с ними играть пусть они будут вместе…

…раскалывается голова я все поняла в СССР произошел переворот арестовывают коммунистов и тех кто честно им помогает как в Германии как в Испании форма советских органов маскарад началась менструация трусы от крови как железо очень болит живот не могла сидеть легла на пол ворвался охранник встать! лежать не положено! и дуло к моей голове револьвер щелкнул стало горячо я обмочилась вскочила он засмеялся помогло? убрал револьвер застегнул кобуру долго трясло мог бы выстрелить убить арестованную без суда это же против законов это не советские органы это контрреволюция как сообщить Кристоферу товарищам это контрреволюция надо все запомнить передать Коминтерну колотила в дверь просила тряпку для месячных так бесчеловечно с женщинами без приговора я не преступница есть же закон это переворот и никто ничего не знает все думают здесь коммунизм Флоренс Флоренс Флоренс мама Джонни Маша сад баржа лягушки Степни самовар свобода

…сдвигаются стены обступают как зеленые стенки колодца покрыты узорами сырости пока я сплю они растут в высоту и придвигаются друг к другу камера превращается в колодец мне чтобы убедиться в прежнем размере камеры я измеряю ее шагами опять и опять три шага на три шага по диагонали четыре значит размер моей клетки не изменился но стены несомненно сближаются когда сплю значит спать надо меньше я хочу поймать момент когда они начнут сближаться но всегда его пропускаю мне страшно никто не верит не слушает из нас решили сделать козлов отпущения почему

…изменился узор плесени на стенах это множество лиц иногда очень страшных хочется отвернуться они движутся изменяются и вдруг сегодня слились в одно лицо глядящее со всех портретов с улыбкой оно живое огромное на всю стену он смотрит на меня веселыми и добрыми глазами я плачу и шепчу помогите товарищ Сталин это же ошибка это ужасная ошибка мы приехали строить город-сад мы приехали строить коммунизм если это никому не нужно пусть отпустят нас домой если вы все знаете должны знать что мы ни в чем не виноваты Кристофер хотел стать русским Пакстоном мы построили оранжерею чтобы апельсины для рабочих наша дочь ребенок она где-то одна ей страшно

Сталин вдруг широко открывает рот и поет громко как многоголосый хор все выше и выше и выше стремим мы полет наших птиц и в каждом пропеллере дышит спокойствие наших границ все выше и выше и выше лицо исчезло но звук не смолкает проникает в мою голову в солнечное сплетение в кости в кровь день и ночь все выше и выше и выше стремим мы полет наших птиц…

Хор поет день и ночь и я тоже кричу чтобы перекричать не сойти с ума выкрикиваю опять и опять все песни что приходят в голову что часто поем пели с Алисой twinkle twinkle little star! how I wonder what you are! oranges and lemons! say the bells of St. Clement's! you owe me five farthings! say the bells of St. Martin's! не помогает больше не могу

…вчера открыли «кормушку» и забыли закрыть всю ночь звуки из коридора где-то в камере били женщину она так кричала боже мой где Крис что будет с нами что случилось в СССР я ничего не понимаю когда мы приехали все было так хорошо неужели следователь не просто пугает и нас могут убить

— Вескер, на выход!

Два конвоира, коренастый и повыше, провели меня по коридору, по лестницам куда-то вниз, где потолок в коридоре был совсем низким, как в подвале, зловоние, вперемешку с хлорной известью еще сильнее, и остановились перед железной дверью, которую открывали, гремя связкой ключей.

— Что происходит? Куда вы меня ведете?

— Шагай давай.

Остановились у низкой железной двери. Щелкнул выключатель. Дверь открылась, пахнуло особенно резким зловонием.

— Ох, а парашу-то никто не вынес за последним. Вот люди! — посетовал Коротыш.

За дверью оказался пустой цементный склеп с тюфяком, лежащим в углу, как серый труп, и потолком таким низким, что даже мне бы не встать в полный рост. Лампочка в зарешеченной нише и вентиляционное отверстие. Два ведра у двери, источавшие миазмы. Что со мной собираются сделать? Почему меня сюда привели?

Я стала говорить с ними очень быстро, чтобы заглушить нарастающий приступ паники. Я умоляла.

— Пожалуйста, товарищи, вы такие же люди, как я. Я гражданка СССР. Я советская акушерка. Мы не враги. Мы коммунисты. У меня маленькая дочка. У вас же есть дети. Есть семья. Мы приехали строить город-сад. Это оши…

— Давай, немчура, в камеру!

Меня втолкнули в этот склеп и захлопнули дверь. Тогда в полной тьме я заколотила по железу и закричала:

— Я все поняла! Вы — не советские органы. Вы врете. Советская власть не может так поступать с гражданами! Вы захватили Кремль, вы свергли советскую власть! Вы фашисты! Вы гестапо! Арестовали честных коммунистов, коминтерновцев. Вы предатели Сталина!

— Ах ты, тварь фашистская!

Я не успела ничего понять, как дверь распахнулась, и оттуда плеснула волна зловонной жижи, окатившая меня с ног до головы. Омерзение остановило дыхание, набилось в ноздри, в рот.

Я, кажется, упала на четвереньки, меня рвало, выворачивало наизнанку.

Потом включился свет. Дверь открылась опять, конвоир грохнул о пол камеры двумя ведрами. Совершенно обезумевшая, я бросилась к двери, но поскользнулась на мерзости. Дверь захлопнулась. Замки лязгнули в последний раз.

И свет погас.

Плотная кромешная тьма наполнилась нечеловеческим звуком, который я слышала как бы со стороны, но вибрировало мое горло.

Меня замуровали заживо.

Глава 33

Тенебрический метод

Прозвищем следователя Гиреева в органах было Два Допроса. На первом, максимум на втором допросе чистосердечные признания у него подписывали все. Этой репутацией он очень гордился. Как и тем, что никогда и пальцем не трогал подследственных. Не оглушал криком. Не обращался по-хамски. Не матерился. Не лишал сна. И всегда называл подследственных на «вы».