Луша - Карина Кокрэлл-Ферре

Александра смотрела странно.

— Я к себе пойду. Голова что-то разболелась.

— Ну вот, испортили вам обед. Баба Шура, прошу извинить. Кристофер очень переживает в последнее время. Строительство остановили, вы же знаете, а для него это… ужасно.

— Да ладно, чего уж.

Она махнула рукой и ушла в темный, пахнущий сажей коридор, шаркая тапочками на ступеньках.

Ханна поднялась в спальню. Бесцельно заходила от стены к окну, от стены к окну, уже совершенно вне себя от беспокойства. Не знала, что и думать. Подошла к окну. По улице шли две женщины с тяжелыми сумками, кутаясь в воротники, лениво переговариваясь.

Кукушка в кухне прокуковала три. Нетерпеливое, какое-то слишком громкое в тишине тиканье ходиков усиливало тревогу.

Ханна сбежала в кухню, сдернула с вешалки пальто, сунула ноги в вязаных носках (подарок Эльзы, она хорошо вязала) в просохшие у печки валенки.

— Баба Шура, я искать пойду! — крикнула Ханна в теплую кишку темного коридора и, не дождавшись ответа, выскочила в скрипучий снег сумерек.

Булочная находилась не на самой улице Ленина, а в тихом деревенском переулке, от нее отходящем. Прохожих здесь почти не было, если не считать курящего у ворот здоровенного мужчину без шапки и еще одного прохожего, то ли поднимавшегося на улицу Ленина из темноты, то ли уходившего в низ переулка. Все уже сидели по домам в такой мороз. Пахло дымом. Бодро прыгала тощая собака на трех ногах.

Одноэтажная булочная, беленная розовым, — треугольник на кубе — так дома рисуют дети — стояла здесь с девятнадцатого века. Дверь булочной перечеркивала железная скоба с тяжелым амбарным замком. В память Ханны навсегда впечатается этот огромный замок. Она взбежала по обледенелому полукругу ступеней и зачем-то схватила замок посиневшими пальцами (варежки забыла). И тут же отдернула руку: морозное железо обжигало и прилипало. Посыпал снег. Он штриховал черное небо косыми линиями в свете единственного, висящего рядом со входом в магазин фонаря.

Побежала в сквер. Там, взявшись за руки, шла пара, поглощенная друг другом и с резкими птичьими криками под фонарями кидались друг в друга снежками мальчишки. Парень с девушкой остановились и замотали головами — никого не видели. Румяный мальчишка, облизывая блестящие в свете сопли, ответил: «Не, тетка, не видели никого».

Ханна понеслась обратно на улицу Ленина. Сердце выскакивало. Она останавливала прохожих:

— Извините, пожалуйста, мужчину и девочку не видели? Отец и дочь… В красном пальто девочка… В красном пальто девочка… Муж и дочка. Пропали. Ушли и пропали.

— Вам, иностраночка, в центр следует ехать, в милицию.

Остановилась какая-то женщина, потом другая.

— И то верно. Может, они в больнице где, не дай бог. Сейчас машин-то вон сколько стало на улицах! Ездют и ездют!

Звуки стали слышаться приглушенно, словно сквозь толщу воды. Видела, как шевелились рты прохожих, ее обступивших, но не понимала, что они говорят, и ничего, кроме их разнообразных ртов, не видела. Ноги стали бескостными, словно слепленными из снега. Поняла, что добраться до скамьи под навесом автобусной остановки не хватит сил.

— Что это с ней? Пьяная, что ль?

— Да сам ты пьяный. Приличная дамочка. Иностранка вроде.

— Может, ей скорую вызвать?

— Да молодая, ниче. Так и есть иностранка. Пошли-ка от греха подальше.

— И что ж, не помочь человеку? Нежные они, иностранцы-то. Не то что наш брат.

— Милая, а ну, вставай, а то женские-то свои дела простудишь, и кранты.

— Может, домой ее отвести? Живешь-то, где, а?

— Да вроде оклемывается. Вон, посади ее на лавку, посидит — отойдет.

Чьи-то руки поднимали, усаживали.

— В красном пальто, говорит. Муж и дочка, говорит.

— Ну, посиди, посиди здесь, милая, да недолго, а то околеешь. Морозяка-то.

Голоса стихли.

Сидела и смотрела на улицу, словно не понимая, как сюда попала.

Увидела, что в конусе света, образуемом фонарем, снег чистит лопатой женщина-дворник в тулупе и оглядывается на нее. Раз. Другой. Сделала знак подойти. Показалось?

Ханна пошла к ней.

Женщина была закутана в серый платок так, что от лица оставался невнятный мясистый треугольник.

— Слышь, я тебе ничего не говорила, а ты ничего не слышала. Я когда тут мела, видела. Я вас знаю, вы у Шурки квартируете. Машина «Хлеб» в проулок рядом с булошной заехала, там его и взяли. На ловца, сказали, и зверь бежит.

— Кого увезли?

— Красавца твово. Я недалеко мела, слышала. Ты смотри, молчок.

— Какой молчок? Какой зверь? Они пошли за хлебом. Увезли? Кто?

— Известно кто. Кто следует. В фуражках. Девчонку тоже потом машина увезла. Другая, легковуха.

— Куда?

— На кудыкину гору. Все, иди. Иди отсюда. Я и так головой рискую. У самой дети. Надоело смотреть, как ты тут все бегаешь да блажишь.

— Я ничего не понимаю… Какой хлеб? Какая машина?

— Ну, не понимаешь и иди.

Женщина низко нагнула голову и быстро пошла прочь.

Ханна побежала за ней, но дворничиха зло, испуганно, резко обернулась и топнула на нее, как на безотвязную собачонку:

— Пошла отсюда! Вот на свою голову я… Увезли, и все. Значит, надо так. Почем мне знать?

Ханна отстала, переставляя ноги в каком-то ступоре. Домой, к бабе Шуре! Она все объяснит, подскажет, что делать! No panic. It could be just routine checks. Certainly, Baba Shura will laugh at her fears and will tell her that it is some simple usual procedure… happens to everyone… and tomorrow morning Chris and Alice will be back home… routine checks completed… they will laugh at her… But why Alice? Where is Alice? Stop. No panic. There must be a simple explanation. Simple explanation… simple explanation… At the end of the day it is a foreign country… it is quite natural, it is quite normal… Baba Shura will definitely help… she will explain![86]

Ханна неслась домой и шептала все это окоченевшими губами, как помешанная. Родной язык успокаивал, давал временную иллюзию нормальности и рациональности.

Над ступеньками, ведущими в кухню, раскачивалась от ветра голая лампочка, в продолговатом оконце горел свет. Черные деревья стояли по колено в снегу, обступив дом молчаливой толпой.

Ханна влетела в кухню. Дверь хрястнула о косяк.

В кухне у Александры играло радио, гремели бодрые марши.

От волнения у Ханны напрочь вылетела из головы вся русская грамматика. Она пыталась перекричать марш. «Все выше, и выше, и выше!..»

— Баба Шура, дорогая, please… их нет… Нигде… Пожалуйста, надо в милицию! Please help… помогите… слова забываю… я… Где они? Мне дворник… на улице сказала… («Стремим мы полет наших птиц!») Криса увезли…