Некоронованные - Дмитрий Георгиевич Драгилев

море. Там когда-то поэт Карл Сельвинский, искавший способ передать интонацию вздоха, покинул пароход «Челюскин». Сброшен не был, сошел сам. Читали Сельвинского? А Парщикова читали? Все меньше медведей в столице. Хотя подождите…

Не дав Геле ни опомниться, ни ответить – эх, только себе во вред вся эта викторина! – я усилил градус. Красноречие, достойное двойного Рябчикова, набирало обороты, мешало затормозить.

– Желаете стихи от Паустовского? – Со стороны мой вопрос мог сойти за насмешку или проверку на вшивость.

– А разве у Паустовского есть стихи?

– Geheimtipp[74]. Streng geheim[75]. Только для вас.

Рассвет абрикосов над водами Сиваша.

Редко снисходят к безвредному, под орехи

Разрисовать. Аристотелева душа

Сущее познает, первой из энтелехий.

Тамбур заплеванный падает под откос,

Что-нибудь наворкует ридовский «Дейли уоркер».

Яти богемствуют. Серенькою тоской

Кажутся стулья, сдувшиеся в каморке.

Если спросят, что видел, ответишь: свет

Моря и воздуха, солнца. И блеск витрин,

Ветреных, как корвет. Радости челове

Чествовать нечего. Только когда внутри.

– Так, минуточку, это еще не все. – Я порылся в смартфоне.

В лесу сырая осень, нюхал пни.

Порочный круг в заботливом году:

Кольцо столиц, крупицы размазни.

Но от Москвы я ничего не жду.

Мороз поет как десять тысяч пил.

Опять манит опасный теплый воздух.

Восходит солнце, старое от воска,

Который я с ланит твоих не пил.

– И вот, кажется, еще две строчки:

Любовь – ты вирус или наркомания?

Но нет любви, лишь легкое внимание.

По обалделому взгляду Гели я понял, что сюрприз удался.

– Знаете, есть у нас тут мастера дописывать неоконченные стихи классиков. А я охотно выдаю свое за чужое. Так когда-то делал Крейслер Фриц, скрипач и композитор. Сочиняю новые тексты к известным песням и протаскиваю их как оригинальные, малоизвестные версии. Не ради смеха или, допустим, розыгрыша. Делаю это, если сочувствую композитору и понимаю, что к музыке просятся другие слова. А подтекстовщик не услышал, иными критериями руководствовался. Такие мезальянсы музыку, конечно, не губят, но компрометируют. Звук должен проистекать из слова, слово – из звука. Знаете, Гелена, я часто думаю, что в начале было не слово, а именно звук. В самом звуке обычно уже заложен месседж. Вот вам пример. Была, скажем, песенка с английским текстом. Without that gal, I can’t be happy. Without that kiss, I just can’t miss feeling blue. Without that gal, I’m nearly crazy, I’m in a fog, in a fog the whole night through![76]Можно легко перевести. В таком ключе, допустим: «Мне без нее не быть счастливым и лишь грустить без огня этих губ. Я без нее на грани срыва, ночь напролет только мгла, мгла вокруг». Рифма «губ – вокруг», конечно, хреновастенькая, приблизительная, а фраза «на грани срыва» пародийной получается. Мотивчик там, кстати, разухабистый, веселый. Для русского шансона подходит. Для джаза. Но у нас заокеанскую песенку не переводили, а пели как романс на абсолютно новый текст. Про злодея, тупо забросавшего девушку письмами, которые она в итоге гордо сожгла. Своей рукой и не в состоянии аффекта. Смешно? Смешно. Еще и Александра Сергеича присобачили вместе с Полтавой. Только вместо «Горит восток зарею новой» появился камин, пылающий вопреки всем правилам противопожарной безопасности. Что до Паустовского, с ним иначе. Я самолично откопал эти строчки доктора Пауста. Они из его дневниковых записей в основном. Находке поразился. Сообразил, что вижу уже почти готовые стихи! Понимаете? Слова нужно было только соединить вместе, рядом поставить. Ну, может быть, чуть-чуть продлить, додумать. Nachempfinden[77], как говорят немцы. Немножко Arbeit am präexistenten Material[78]. Сейчас ведь благодаря новым технологиям даже чей-то портрет, фотография заговорить может. Дигитализация. Отчего бы не проделать то же самое с фразами, брошенными на полях?

Мы стали беседовать о литературе. Теперь слушал я. Ее рассказ вызвал к жизни разные мотивы и образы. Незаметно опять вернулись к теме политики и болячек. Черты лица Гелены Ден, чуть печальные, смутно напоминавшие что-то из давнего прошлого, цепкие зрачки на фоне полупустой улицы, подстегивали мою речистость:

– Что бы ни говорилось о лабораторном происхождении вируса, социальная хвороба куда острее. Без микроскопа видна и точно искусственная. Вообще Берлин похож на тефтелю. А у тефтель сомнительное устройство.

– Это как?

– В них может быть смолот любой исходник. Наши самоуверенные и безбашенные нарциссы, назло властям, зовут народ в гости – если мероприятий нет, вот вам приватные чаепития, конспиративные секретные журки.

– Журки??

– Так в Сербии вечеринки называют, от слова «журфикс». А по-латышски «журка» – крыса. Короче говоря, не отдают себе отчета ни в чем, сознание не подготовлено. Лишь бы покрасоваться, лишь бы веселье. Они еще и герои! Государство, дескать, ограничивает свободы. Может быть. Аплодисменты завхозам диаспоры, завчухам, подарок в студию! Вращайте барабан. И глубоко по барабану, окажутся ли сами носителями, других опасности подвергая, им пофиг, что себя пиарить совсем не время. Кстати, украдено оно у нас или мы его нашли?

– Не знаю, не поняла еще.

– Рассказать про свое ощущение?

– Валяйте. – Геля посмотрела на меня с любопытством.

– Стыдно признаться.

– Ладно, не томите.

– Штука вот в чем. Я радуюсь, что не пропущу прекрасных моментов. Ни один концерт, ни одну пати. Никаких внешних соблазнов, приманок, раздражителей. Ведь как оно происходило обычно, под каким слоганом-девизом-хештегом? Успевай, торопись. Или уйди в отказ, забей на все, типа сойти хочу. А сейчас никто не смеет тебя упрекнуть, что ты где-то не появился, забыл про деда, который лайн. Фантастика! О такой тишине, когда, сидя дома, никуда не опоздаешь и не прошляпишь ничего важного, можно было только мечтать.

Ляпнув о счастливой возможности ничего не пропустить, я поневоле вспомнил давние письма Ребекки, своей, похоже, уже праподруги, и собственные тогдашние объяснения – почему не сумел зайти. Вспомнил, как нервы откликались на любые звуки – соседские, уличные, если обладателю этих нервов случалось в будни остаться дома. Ведь караулящий и беспокойный элемент мирового механизма на запчасти не разобрали: хоть сутками сетуй, кутерьма за порогом не остановится. Максимум, что произойдет, – сам выпадешь из процесса. Меньше всего я думал о новом рогатом вирусе, похожем на мину плавучую. У которого будто странная прическа под лупой – то ли ультракороткие афрокосички, нанодреды дыбом, то ли вообще радары-присоски пришельца или