Аристотель и Данте Погружаются в Воды Мира - Бенджамин Алире Саэнц

Когда со слезами было покончено, моя мама забрала у меня пирог и они обе прошли на кухню. Я всё ещё работал над проектом некролога, а затем вздёрнул голову. Я услышал смех из кухни.

Мама и миссис Альвидрес — их связь была ценной. И они уважали эту связь. Это была правда, взрослые — учителя. Они учили тебя по примеру своего поведения. И прямо сейчас моя мама и миссис Альвидрес научили меня слову, которому Кассандра начала учить меня: — прощение. Это слово должно было быть при мне. Мне казалось, что если этого слова при мне не будет, слова — счастье тоже никогда не будет.

Моя мама и миссис Альвидрес были на кухне — и они смеялись. Они потеряли что-то ценное. И это что-то, имеющее огромную ценность, вновь вернулось. Прощение.

Тридцать три

ДОМ БЫЛ ПОЛОН людей. Живые приходили, чтобы отдать дать уважения мёртвому. Я уже устал от слёз и грусти — несмотря на то, что я ушёл на задний двор, чтобы снова и снова поплакать. Легс ходила за мной и слизывала мои слёзы, и я сказал ей, что ей лучше никогда не умирать. Потеря отца была адом, в котором я не хотел жить. Но не то чтобы у меня был выбор.

Я знал, что не я один столкнулся со смертью. Я знал, что сотни, если не тысячи людей сегодня умерли, некоторые в результате несчастного случая, некоторых убили без причины, некоторые от рака.

Я вспомнил баннер протестующих: КАЖДЫЕ 12 МИНУТ КТО-ТО В МИРЕ УМИРАЕТ ОТ СПИДА. Кто пойдёт на их похороны? Кто произнесёт для них панегирики? Кто будет восхвалять их жизни? Кто будет петь их имена?

Я думал, что, где-то, мужчина со СПИДом умер в тот же час, что и мой отец.

И, может быть, ребёнок какой-то женщины умер в лондонской больнице, и, может быть, здоровый мужчина, который однажды был нацистом, теперь прячущийся в Боготе сделал последний вздох.

И, может быть, семь человек погибло при ужасном взрыве в стране, которую мы знаем как Сирия.[21]

И произошло убийство в Гранд-Рапидс, Мичиган.[22]

И мужчина со своей женой моментально погибли в автокатастрофе.

Где-то была весна и маленькие воробьи в гнезде пищали, прося еды. Легс сидела рядом со мной в моём фургоне, пока я ехал к Данте, чтобы написать панегирик на похороны моего отца, который всего несколько дней назад рассказывал мне историю своего знакомства и любви к моей матери.

А Софокл, которому не исполнилось ещё даже месяца, был уже связан с землёй жизни и смерти.

Тридцать четыре

КАНУН НОВОГО ГОДА. МОЯ МАТЬ не будет целовать моего отца. Мы с Данте не пойдём на вечеринку, на которую нас пригласила Джина — хотя это не была её вечеринка, чтобы приглашать людей. Я больше не был так полон надежд по поводу нового года. Мама разговаривала с моими сёстрами, и, похоже, они занимались планированием. Все трое были практичны. Может, это то, что делало их всех такими хорошими школьными учителями.

Я попялился пустым взглядом на ёлку и ушёл наверх, чтобы найти Тито, медведя, которого сёстры подарили мне, когда я был младенцем, и с которым я спал до того, как мне исполнилось шесть.

Я всё смотрел на него, а затем взял этого медвежонка и не чувствовал себя глупо. С Тито мне, кажется, было комфортно даже несмотря на то, что его прежде пушистый мех был поношен и больше не был таким мягким.

Я услышал звонок в дверь. Я открыл дверь и увидел миссис Ортегу и Кассандру, стоящих на нашем крыльце. Миссис Ортега несла большую кастрюлю, и я знал, что это, судя по запаху, был менудо. — Ари, не мог бы ты занести это сам? Мне слишком тяжело. Я взял кастрюлю с менудо, пока Кассандра протянула своей матери сумку болильо, которую она несла, и придерживала дверь. Они прошли со мной на кухню. — Мама, миссис Ортега принесла менудо. Моя мама потрясла головой, и из её глаз снова хлынули слёзы. Две женщины обнялись.

— Ay, Liliana, como me puede. Era tan lindo, tu esposo.[23]

Кассандра обняла мою мать, и она тихо сказала, — Мне так жаль, миссис Мендоса. Он был хорошим человеком.

Она знала, как вести себя как женщина, и она казалась полностью спокойной в ситуации, которую я бы посчитал неловкой. Кассандра взяла меня за руку и мы ушли в гостиную. — Данте, Сьюзи и Джина скоро придут. Мы хотели провести Канун Нового Года с тобой.

— Я не в настроении для компании. Прости, это было грубо. Я просто устал — чёрт, Кассандра, мне просто грустно. Мне никогда не было так грустно и я просто хочу спрятаться где-нибудь и не выходить, пока боль не уйдёт.

— Ари, не проходит и дня без того, чтобы я не думала о своём брате. Должно пройти много времени, прежде чем боль уйдёт. Но ты не опоссум. Ты не можешь притворяться мёртвым.

В этот момент мне казалось, что у меня не осталось больше слёз. Я просто сидел и мечтал стать стулом или креслом или цементным покрытием — чем-то неодушевлённым — чем угодно, что не способно испытывать эмоции.

— Мы твои друзья. Нас не нужно развлекать. И мы здесь не для того, чтобы тебя ободрить. Мы здесь, чтобы дать тебе знать, что мы любим тебя. Так дай нам любить тебя, Ари. Прекрасно дать людям, которых ты любишь, лицезреть твою боль.

— Это не мило.

— Ты не слушаешь. Я сказала это прекрасно.

— У меня есть выбор?

— Вообще-то, есть.

Именно тогда послышался звонок в дверь — не то чтобы они ждали, когда я открою дверь. Эти трое просто вошли. Когда я их увидел, я не был зол. Я думал, что буду, но я не злился. Как выразился Данте, они были такими хорошими людьми. Я просто встал и начал плакать. Как оказалось, во мне ещё остались слёзы. И каждый из них просто обнял меня и они не говорили тупых слов по типу Не плачь или Будь мужчиной и они не произносили такое клише как Он в лучшем месте. Они просто обнимали меня. Они просто обнимали меня и уважали моё горе.

Мы сели вокруг рождественской ёлки, большинство из нас лежало