Аристотель и Данте Погружаются в Воды Мира - Бенджамин Алире Саэнц

достоинство с собой, сейчас его присутствие особенно чувствовалось. Её слёзы были тихими, не было драмы, не было самобичевания, не было вопросов Почему? Почему он умер таким молодым? Ему было пятьдесят семь. На четыре года старше моей матери — хотя моя мать казалась нестареющей. Война состарила моего отца, даже если она не затронула мою мать. Но достоинство моей матери не могло стереть того факта, что горе в нашем доме будет жить ещё очень долго.

Рука Данте была у меня на плече. Казалось, эта рука меня поддерживала.

Миссис Кинтана молчала.

— Спасибо, что взяли с собой Данте, — сказал я.

Она улыбнулась. — Я и себя привела, — сказала она. — Я привела свою семью, чтобы погоревать с вашей. Я в этом плане старомодна.

Миссис Кинтана взяла руку моей матери, слёзы текли по её лицу. Везде слёзы, слёзы печали, горя, неверия. Реки, потоки и откуда брались слёзы, и почему люди смеются, плачут и чувствуют боль и почему эмоции существуют вместе с разумом и телом? Это всё была такая загадка, нерешаемая и жестокая с капелькой доброты, брошенной в эту смесь. Боль, радость, злость, жизнь и смерть — всё это вместе — всё это отражалось на лицах людей в комнате, людей, которых я любил, даже вообще не понимая, что такое любовь. Я вспомнил, как читал письмо, которое тётя Офелия написала моей матери, и она написала: У Бога нет лица, кроме твоего. У Бога нет лица, кроме моего. Были ли мы все лицом Бога? Я подумал, что это красиво сказанная вещь — хотя я не очень-то верил, что кто-нибудь видел Бога, когда смотрел на меня. В лицо Данте — да. В моё лицо — не очень.

И Софокл, его лицо было лицом невинного Бога. Я улыбнулся мистеру Кинтане. — Вы определённо умеете держать детей, Сэм.

Он протянул Софокла мне. — Он уснул. Держать детей — хорошая терапия. Он взъерошил волосы Данте. — Один только Данте так не думает.

Данте тоже решил взъерошить волосы отца. Это было безумно мило.

— Кстати, Ари, ты заметил, что ты обратился ко мне Сэм?

— Вот дерьмо! Прос—

— Нет, не стоит. Это прозвучало вполне себе естественно. Совсем не неуважительно. Так что теперь, зови меня Сэмом. Иначе —

— Иначе что? пошутил я. — Вы меня побьёте?

— О, нет, — сказал он. — Я бы никогда с тобой не вышел. Я бы пришёл к тебе на обед.

Они были такими хорошими людьми, родители Данте. Добрыми по своей натуре и у них было чувство юмора — а их сердца были такими же бриллиантовыми, как их разумы. Данте так был на них похож.

— Ты можешь называть меня Соледад, Ари. Я не буду против.

— О, этого я не смогу. Ни за что. Но как насчёт «миссис Ки»?

— Миссис Ки. — Она рассмеялась. — Это восхитительно. Просто восхитительно.

Моя мама и миссис Ки пошли в морг, чтобы подписать документы. Сэм ходил взад-вперёд, пытаясь усыпить Софокла. Мы с Данте сидели на диване и держались за руки. Это было как-то странно, но в то же время как-то приятно.

Конечно, Данте не мог успокоиться. — Для тебя странно смотреть, как мы держимся за руки, пап?

— Многое из того, что вы делаете странно, Данте. Он посмотрел на нас, потом наклонил голову вправо, потом влево, и я знал, что он собирается пошутить на эту тему. — Хм-м. Я не уверен, что вы делаете это правильно. Мне нужно будет дать вам пару уроков?

Он не посмеялся, но на его лице было это выражение маленького мальчика.

— Итак, профессор Кинтана, если бы Вам нужно было дать мне оценку, какую бы Вы дали?

— Что ж, если бы мне нужно было дать каждому из вас оценку, то я бы дал тебе C, Данте. Ты просто слишком сильно стараешься. Вообще не расслаблен. Ари получает D[18]. Он выглядит так, будто сейчас умрёт от смущения. И он был прав.

— Я иногда шучу. Мне нравится дурачиться. Но я не хочу, чтобы вы стыдились того, кем вы являетесь. Иногда бывают неловкие и некомфортные ситуации, да, ну и что? Два мальчика держаться за руки. Один из них мой сын. Это преступление? Где эти копы, когда они так нужны?

— Подержишь малыша, Данте? Мне нужно выйти подышать свежим воздухом. Данте взял Софокла на руки и мы оба души в нём не чаяли.

Сэм вышел на улицу.

— Твой папа в порядке? Он выглядит грустным.

— Он очень любил твоего папу.

— Я об этом не думал.

Я решил выйти на улицу, чтобы проверить, в порядке ли Сэм. Он сидел на ступеньках и всхлипывал. Я сел рядом с ним. — Прости, — сказал он. — Я просто потерял сегодня хорошего друга. Очень пылкого, мудрого, хорошего друга. Я не хочу горевать перед тобой. Это выглядит неуважительно. Что моё горе в сравнении с твоим?

— Знаете, что бы сказал мой отец?

— Да, наверное. Он бы сказал что-то вроде, Сэм, у нас не конкурс.

— Да, именно это он и сказал бы. Мы сидели так какое-то время.

— Мир кажется таким тихим.

— Да, не правда ли? — сказал я. — Сэм, я не знаю как это сказать. Наверное, я хочу поблагодарить Вас за Ваше горе. Наверное, это я и хочу сказать. Потому что это значит, что Вы его любили. У меня его больше нет. Но у меня есть Вы.

— Ты становишься чёртовым мужчиной прямо у меня перед глазами.

— Я всего лишь ребёнок.

— Нет, ты не ребёнок.

Я не знаю, сколько мы так сидели. — Это чувство, это горе, эта печаль. Это что-то новое. Кажется, оно мной завладело.

— Оно завладело тобой, Ари. Но оно не завладело тобой навсегда.

— Приятно осознавать.

Когда мы вернулись внутрь, мы услышали голос Данте. — Софокл! Ты только что обосрал всю карту мира.

Сэм и я разразились хохотом. — Вот зачем нам нужен Данте. Он идеально подходит для комической паузы.

— Да, что ж, теперь мне нужно поменять ему подгузник.

— Жизнь сурова, Данте.

— Не заходи туда, пап, — сказал он, хотя он улыбался.

Я смотрел, как Данте менял подгузник своего маленького брата. Миссис Ки заказала доставку, которая привезла подгузники. Данте пел ему, — Колёса автобуса всё крутятся.[19] Мелкий, ты в этот раз устроил настоящий беспорядок. Данте взял маленькую пластиковую ванночку — и мы вдвоём купал Софокла в раковине. Он визжал, булькал и издавал другие звуки. — Вот, — сказал Данте, — вытри его.

— Ты прямо как командир.

— У меня это от матери. Обсуди это