Базельские колокола - Луи Арагон

что снаряды были положены в машины таинственными седоками. Какой-то русский упорно нанимал машины «Всеобщей компании». И к тому же один шофёр-забастовщик уже два дня как исчез из дому, в Леваллуа. Чтобы не мешать следствию — имя его умалчивали. Писали ещё «о человеке в сером пальто».

На следующий день директор компании «Авто-плас» в Леваллуа получил по почте предостережение: собираются поджечь склад с горючим. Улица дез Ар и улица Марголен были немедленно оцеплены полицией, всех прохожих обыскивали. Арестовали несколько личностей, у которых оказались не в порядке бумаги. «Пти репюбликен» из всех вчерашних предположений остановилась на одном: на пропавшем забастовщике. Только он мог быть автором покушений — ищите, кому преступление приносит выгоду.

В субботу, 24 февраля, Париж засыпал под звуки «Сиди Брагим» и «Лотарингского марша». Военные шествия имели большой успех.

XV

Башеро выпустили из тюрьмы в конце месяца. Ещё не залеченная голова болела. У него бывали головокружения. Доктор уверял, что это пустяки, — может быть, и действительно ничего серьёзного не было… Приговорённый по полицейскому протоколу, Башеро попал сначала в Сантэ, а потом в Френ 21. Почему его гоняли? Спрашивать не имело смысла. Но именно тогда у него были сильные боли в голове. Раненый великан стонал, как ребёнок.

Когда он оказался на улицах Парижа, 29 февраля, он первым долгом стал искать глазами такси. Такси бегали, но с карточками профсоюза, свидетельствующими о том, что шофёры платят ежедневный налог. Значит, забастовка продолжается. Куда идти? Как вернуться в гостиницу? Ему нечем заплатить за комнату. Вещи его остались там. Башеро не был женат, и у него не было никого, кто позаботился бы об оставшихся вещах.

Между тем он не был одинок: товарищи, биржа труда. Прямо туда идут те, которые выходят из тюрьмы. Меркюро именно это и говорил. Подполковник занимался организацией военных шествий. Правительство придавало большое значение этим прогулкам под музыку. Следовало вернуть армии престиж, подорванный антимилитаристами в заговоре с муниципальными властями. Зло проникло в самую армию (офицеры-масоны проповедовали солдатам неповиновение. Восхитительно!). Специально назначенные люди разрабатывали программу шествий и их проведение в жизнь. Меркюро это дело очень интересовало: каждую субботу у него было впечатление, что он устраивает праздник. Он объяснил Елене, что́ такое это нововведение — биржа труда: цитадель анархии, антипатриотизма, генеральный штаб саботажников. «Если б нам дали свободу действий, мы бы живо очистили это разбойничье логово!» Одна из идей Меркюро состояла вот в чём: каждую субботу войска с музыкой должны дефилировать по улице Шато-д’О 22 или по крайней мере по бульвару Мажента. «Надо, чтоб бандиты слышали наш барабанный бой! Нужно, чтобы патриоты привыкли к мысли, что враг находится именно здесь!»

В предыдущее воскресенье в Леваллуа, на углу улицы Жид и площади Валлье, в такси, управляемое двумя штрейкбрехерами, попал камень. Кругом было много народа, но шофёры вылезли из машины и набросились на двух рабочих, не имевших никакого отношения к происшедшему: это были гости со свадьбы, из трактира рядом, на улице Жид. Другие гости вмешались, и шофёры, чувствуя, что сила не на их стороне, бросились бежать, предварительно разрядив револьверы в толпу. Юноша девятнадцати лет, раненный в живот, упал на асфальт.

В понедельник во время митинга на бирже труда возмущение забастовщиков приняло угрожающие размеры: что ж это такое, теперь лисицам выдают оружие! С возмущением произносили имя директора общества, раздававшего револьверы в гараже. Кто-то требовал его адрес. Руководство профсоюза волновалось: жизнь становилась всё труднее для забастовщиков, возникали трения с работающими шофёрами, так как пришлось повысить каждодневное отчисление в фонд забастовщиков до шести франков, всё это могло вызвать бурную реакцию. Фиансетт огласил анонимные письма, угрожающие взорвать дом профсоюзов на улице Каве. Правда, предположения газет по поводу дела о бомбах в гаражах оказались одно за другим негодными. Все провокации проваливались. До сих пор. Но что-то будет завтра?

Завтра — это тот самый день, когда госпожа де Леренс с Гюи шли под вечер через Тёрн к его друзьям, маленьким Скрябиным, после занятий в лицее Карно. В этот день на площади Гавр из автомобиля, в котором сидели трое мужчин, раздались три выстрела. Был убит полицейский, собиравшийся остановить машину. Потом машина, как метеор, пронеслась через Париж и скрылась, пока преследователей — случайных и полицейских — останавливали неожиданные препятствия: какая-то женщина как дура бросилась под беговую машину, реквизированную двумя полицейскими. У неё было сломано ребро, но Бонно, Гарнье и Ремон-Учёный исчезли, испугав по дороге вдову капитана де Леренс.

Бездарность полиции была слишком очевидна, необходимо было немедленно принять меры; тем более что ночью бандиты ограбили кабинет нотариуса в Понтуаз. Вот почему в среду арестовали Буэ и Диедонне, и кассир Каби, жертва улицы Орденер, послушно узнал в последнем грабителя; оставалось только поздравить полицию.

А бандиты продолжали быть на свободе.

В правительственных кругах считали, что последние события должны послужить уроком. В консорциуме такси Жозеф Кенель встретил всеобщее сочувствие, когда заявил, что наглость анархистов требует применения в стране чрезвычайных мер. Докладчик по бюджету в муниципальном совете Парижа, маститый господин Доссэ, требовал основания в столице «особого Сюртэ».

«Полиция должна предупреждать события, — писал он. — Я хочу этим сказать, что полицейские, на которых лежит анонимная и благородная миссия общественной охраны, должны были бы жить жизнью преступников, входить в организации деклассированных личностей и бандитов, принимать участие в задуманных „делах“, изучать с теми, которые их задумывают, шансы на удачу и неудачу. Мне небезызвестно, что в парижском Сюртэ есть такие тонкие и ловкие полицейские, которые довольно усердно занимаются описанной мною деятельностью. Но…»

Жорис де Хутен читал эту статью Марте в маленькой гостиной пансиона. Он расхохотался:

— Этакий шутник этот Доссэ! Как будто вчерашние аресты, например, не доказывают с абсолютной точностью, что его «особое» Сюртэ уже существует! И так уж говорят, что полиция приложила руку к последним покушениям, зачем же наклеивать ярлык! Мало, что ли, бригады анархистов? Уже синдикалисты и социалисты чуть что кричат — провокация! Почему бы заодно не основать в префектуре отделение провокаторов с вывеской на дверях?

— Друг мой, — сказала Марта, — ваш кофе остынет.

Странный этот день — 29 февраля! С утра до вечера люди думают о редкостном високосном чуде: это как бы каникулы в их жизни, время, украденное у смерти. Год скачет на одной ноге, точно школьник. Но это чувство бывает не у всех. Есть дела, которые не останавливаются даже в воскресенье, не правда ли? Примерно без двадцати семь, в это самое 29 февраля, у Восточного вокзала механик Гудар и шофёр Патриа (последний только