Базельские колокола - Луи Арагон

Забастовщики, выходившие из биржи труда и направлявшиеся по бульвару Мажента, в сторону Барбес (человек двести), закидали их камнями. Почему Гудар и Патриа торчали у выхода из биржи труда — этим полицейские не поинтересовались. В сущности им не причинили никакого вреда, и спрашивается, зачем они повезли в своём такси обоих фараонов на перекрёсток Барбес и там ещё прихватили полицейских Моро и Ребияра? После чего они все вшестером вернулись на бульвар Барбес и поехали мимо забастовщиков. Поравнявшись с первыми рядами, они замедлили ход с таким расчётом, чтобы Патриа успели узнать. Может быть, новичок шофёр испугался? Он резко повернул руль и налетел на трамвай «Клиньянкур — Бастилия». Здесь такси окружили. Полетел мусор, комки грязи, какие-то обломки. Полицейские присоединились к драке.

Как это случилось, что кто-то выстрелил перед рестораном на бульваре Шапель, номер 26? Это никогда не было установлено. Но по этому сигналу полицейские стали все вместе стрелять. Товарищи уносили раненых. Провокатор, но где он? Забастовщики, вероятно, нашли бы его, несмотря на смятение и драку. Но полиция арестовала какого-то человека: полицейского в штатском. После оказалось, что это с их стороны была простая ошибка.

Проезжавшее такси отвлекло внимание забастовщиков. Лисица! Все бросились за ней, стремительно, как вытекающая из ванны вода, когда вынимают пробку. Человека тут же выбросили из машины. Полицейский Моро хватает за горло забастовщика, который это сделал. Булыжник попадает в голову полицейского, и тот отпускает свою добычу, камни падают дождём.

Арестовали первого попавшегося, человека с забинтованной головой: рецидивиста, шофёра Башеро, только что вышедшего из Френ и теперь вернувшегося туда.

XVI

В зимнем Берке Катерина медленно залечивала свои нравственные раны. Морской ветер, дождь, песок дюн…

Медицинские предсказания, так омрачавшие её жизнь, не оправдывались. Выздоровела ли она? Во всяком случае, болезнь затаилась, приняла безобидную форму. Лёгкие зарубцевались, если верить берковскому доктору. Хотя он тут же поспешно прибавлял: «Но я вам всё-таки советую воспользоваться пребыванием здесь, чтобы ваши лёгкие окрепли…»

Всё кругом засыпало. Даже ненависть четы Безедье, казалось, зазимовала в смежной вилле. Мелани хлопотала, окружая свою барышню всяческим вниманием. Раз как-то она привела с собой сестру и зятя, шахтёра из Анзен, приехавшего в Берк на воскресенье, чтобы посмотреть на хозяйку Мелани. Зять был этаким здоровым, северного типа, парнем: в нём было что-то общее с Виктором Дегененом, и у Катерины защемило сердце. Жена его была похожа на Мелани, только покрупнее, истощённая жизнью при шахте и материнством. Она держала на руках грудного ребёнка. Это пищащее крошечное создание старалось ещё не разжимавшейся ручонкой схватить убогие солнечные лучи февраля.

Это деспотичное в своей беспомощности существо, почти личинка, улыбнулось Катерине, а может быть и не ей, потусторонней улыбкой, задевшей какой-то самый незащищённый уголок сердца Катерины. Молодая женщина робко тронула пальцем комочек, который ещё не служил ребёнку кулачком. И вдруг ребёнок заплакал. Мать извинялась, качая этот свёрток отчаяния, из которого вырывались крики. Она села, расстегнулась и успокоила свой кусочек будущего уже увядшей, — хотя ей не было тридцати лет, — но белой, как дюны Берка, грудью, наполненной молоком, материнской нежностью, материнской болью. Ручка ребёнка спокойно легла на грудь, в то время как в него снова вливалась кровь матери. Он сосал грудь; взгляд его глаз, казавшихся такими огромными на безволосой головке, остановился на Катерине, а рот не прерывал своей жадной работы.

Катерина, сама не зная почему, долго думала об этом ребёнке.

В тот день, когда объединение профсоюзов и федерация транспортников в Париже опубликовали призыв к солидарности с шофёрами такси и в сердце родилась надежда на всеобщую забастовку, в Берке анархисты организовали митинг против недавних арестов в связи с делом бандитов в автомобиле: сотрудники газеты «Анархия» Кибальчич и Риретта Метрежан были арестованы 31 января, типограф Де-Буэ — 28 февраля, позже — Дьедоннэ и две женщины. Одна из них — подруга Дьедоннэ — была находкой для всей прессы, потому что её звали Красной Венерой (сами понимаете!). У Катерины был длинный разговор с железнодорожником Бартелеми Бараем, кочегаром железнодорожной компании «Берк-Пляж — Пари-Пляж». Она всё-таки лучше ладила с анархистами, чем с социалистами. Она с горечью думала о Викторе.

На следующий день она села в парижский поезд, просто так, беспричинно, как она поступала обычно. В поезде её главным образом занимала грандиозная реклама «Пюлсокона д-ра Макора». Этот новый мессия свалился в Париж с американского неба со всеисцеляющим вибрирующим аппаратом. В особняке, обставленном с роскошью, под стать африканскому царьку, жил исцелитель, и все страдания столицы стекались к нему.

На скамейках бульвара Гаусман чудесно исцелённые болтали между собой. Вошедшие в особняк паралитики выходили оттуда, танцуя, ломая о колено костыли на глазах у собравшихся зевак. Новый Лурд 23 со всей пышностью науки и со всем престижем небоскрёбов и миллиардов.

Виктор Дегенен был на бирже труда, когда Катерина зашла за ним на улицу Каве. Поездка в метро от Шамперэ до площади Республики показалась ей дольше, чем дорога от Берка до Парижа. Она не заходила на улицу Блез-Дегофф, и у неё в руках был чемодан. Виктор обратил на неё мало внимания. Забастовщики приносили последние известия. Как быть, спрашивал один, стачечные пикеты в его гараже уже три дня не существуют. На бульваре Орнано закидали камнями машину. Такси из гаража Шаронн опрокинули на углу улицы Огюста Барбье и улицы Фонтен-о-Руа, и полицейский арестовал одного забастовщика. Ребята его отбили, исколотили фараона, и когда он схватился за револьвер — обезоружили его. Подоспевшего второго фараона постигла та же участь. Сто восемь дней забастовки…

Катерина и Виктор пошли вместе обедать. В этот вечер, хотя была суббота, военного шествия не предполагалось, потому что на следующий день в Венсенн готовился грандиозный парад, и парижский гарнизон берёг для этого случая своих солдат и музыкантов. Виктор много говорил об этих субботних шествиях под трубные звуки. Всё-таки шовинизм в стране разрастался, демонстрации на площади Согласия перед статуей Страсбурга повторялись всё чаще. Эта сволочь Мильеран безостановочно требует новых военных ассигнований. То для артиллерии, то для авиации. Что они там готовят?

Катерина смотрела на Виктора. Он ел салат. Она думала о маленьком племяннике Мелани. А Виктор на неё так и не взглянул ни разу! Она с некоторой горечью говорила, говорила. Но всё-таки он вдруг положил вилку и уронил в масло листок салата.

— Ну, как, — сказал он, — настроение лучше?

Он посмотрел на неё