Базельские колокола - Луи Арагон

Двадцать восьмого, в день похорон Бедома, на улицах Леваллуа было двадцать пять тысяч рабочих. Виктор, бледный как полотно, смотрел в окна своей комнаты на красные знамёна и на кортеж. Он не мог отойти от Жаннетты, она слегла в тот вечер, после событий около кафе «Барер», и теперь стонала в жару. Он видел далеко, сколько хватало глаз, море рабочих кепок, сдерживаемое домами. Среди него двигался катафалк, заваленный венками белой сирени. Жаннетта стонала.

Жёны забастовщиков шли все вместе и в первом ряду несли огромный венок, перехваченный лентой, красной, как кровь убитого. Они оделись в лучшее, что у них было, чтобы почтить память усопшего. На них были большие шляпы с перьями, высокие и величественные, — такие тогда были в моде. На них были тёмные платья, чёрные или синие, длинные и широкие книзу. Тем, которые несли венок, приходилось, чтобы свободнее было идти, одной рукой подбирать юбку. Их длинные жакетки или пальто были схвачены в талии. Многие женщины плакали. Виктор увидел идущих за гробом представителей профсоюза и социалистической партии. Был тут и Вайян, — тот, что не согласился давать деньги полиции. На Фиансетте был крахмальный воротничок и белый галстук. Толстый Гиншар, оправившийся после ранения, надел широкий чёрный галстук «лавальер», закрывавший всю рубашку.

— Виктор!

Он обернулся: на кровати Жаннетта, отбросив простыни, откинувшись на изжёванных подушках, в отчаянье глядела на свои ноги, по которым стекала кровь вперемежку с какими-то кровавыми кусками. Виктор не сразу понял. Потом, как будто ему нужно было видеть, чтобы убедиться, он подошёл к кровати и поднял рубашку. Да, она истекала кровью. Он заплакал.

На следующий день консорциум через господина де Сед-де Лиеу довёл до сведения сотрудника «Тан», что он отклоняет арбитраж правительства. «Убеждение» не подействовало.

XIX

Господин Марсель Габер, муниципальный советник Парижа, боялся, что ласковые речи господина Стега так и останутся одними речами и что полиция не будет усилена. Он говорил о своих сомнениях в муниципалитете с господином Лепином, и тот его успокоил. Полиция будет усилена. Деньжата уже в кармане. А пока что следовало завоевать общественное доверие. Покушение в Шантильи произошло 25-го. И уже 29-го, через четыре дня, комиссар Ломени получил телеграмму с извещением о том, где найти одного из бандитов, участвовавшего в покушении. Эти необычайные темпы слишком были на руку определённым политическим кругам, чтобы они могли кого-нибудь удивить. Это было лишним доказательством того, что шайка действует с разрешения полиции. В этих бунтовщиках, рисковавших головой, было своего рода геройство, но в их тени прятались Лепин и Гишар и наживались на этой игре.

Катерина как потерянная бродила по Берку. Она не пускала к себе даже тех немногих людей, которых она там знала. Смерть маленького племянника Мелани привела её в какое-то бешенство. Около неё играли дети, и это её раздражало. Она обратила внимание на молодого человека в сером пальто и жокейской каскетке. Он нёс чемодан и свёрток и, казалось, не знал куда идти. Где она его видела? Какое-то смутное воспоминание об окраине города и весенних цветах… Вдруг он тоже заметил её, как будто заколебался, — он, очевидно, знал её. Она инстинктивно направилась к нему. Он смущённо улыбнулся. Это был почти ещё мальчик, довольно бедно одетый. Как только они заговорили, она узнала его: это он держал её за руку в Роменвиле, у сотрудников «Анархии».

— Если я не ошибаюсь, — сказал он, — это вам стало дурно, в прошлом году…

Она кивнула головой. Ей хотелось взять у него пакет, слишком тяжёлый для него. Несчастный, больной ребёнок. Он не выпускал его из рук и тут же:

— Знаете, я должен вас предупредить: лучше, чтобы нас не видели вместе на улице. Меня ищут…

— Пойдёмте ко мне?

Он колебался. Пойти или нет? Может быть, она не поняла его. Он сказал тихо:

— По делу в Шантильи.

Катерине это было безразлично, и они направились к вилле Безедье. Мелани уже ушла. Вот каким образом случилось, что Катерина приютила у себя «человека с винтовкой», того самого страшного Суди, печального ребёнка, не знавшего, куда положить свой тяжёлый пакет, перед тем как отправиться на розыски друга, к которому он шёл.

— Да, в Париже я чувствовал, что за мной следят. После той истории. Ничего определённого. Но я всё время встречал одних и тех же людей. Я стал нервничать и телеграфировал одному железнодорожнику, Бараю. Приятель. Его выкинули со службы во время забастовки тысяча девятьсот десятого года. Верный человек. Он не выдаст товарища. Я только что приехал…

Нашлись консервы. Они закусили. Она расспрашивала его, как дела «Анархии». Он говорил слегка насмешливо. Скольких уже посадили! И самое смешное то, что всё людей, не имеющих никакого отношения к делу. Он безгранично восхищался другими, настоящими. Кто они, сколько их — об этом он умалчивал. Но всё-таки он гордился тем, что играл какую-то роль в Шантильи. Что он теперь будет делать? Да ничего, пускай о нём забудут. У него есть немножко денег, он проберётся в Бельгию. И даже если его схватят — небольшая потеря. Выжатый лимон. Недолго ему осталось жить.

— Это слова, — сказала Катерина. — Доктора меня приговорили, а я вот не умерла.

— Ну, если меня приговорят…

И он сделал жест, словно провёл ножом по горлу. Суди подмигнул Катерине и рассмеялся. Мальчик немножко хвастался. Когда они поели, они разговорились о прошлом, о Либертаде. О тысяче вещей. О любви. Как обычно, началось со скептических разговоров о половом воспитании. Потом Суди рассказал свою историю. Он знает, что такое любовь. Они прожили вместе два года. Она бросила его. Пошла по рукам. Через год он встречает её. Она — нарядная, намазанная, изумительная. Такая же, как прежде, и всё-таки другая. Он взял её к себе на несколько дней. Она исчезла, а у него оказался сифилис. Любовь…

Кто-то стучал в дверь. Кто это, в такой час? Катерина быстро толкнула Суди, с пакетом и чемоданом, в заднюю комнату. Потом открыла. Позади комиссара Берка стоял несомненно полицейский в штатском. И симпатичный господин Безедье.

Видели, что к ней вошёл человек… Ну и что же? Сейчас как раз кого-то ищут, и мадемуазель Симонидзе была бы очень любезна… Нет. Она отвечала сухо, она у себя дома, никто не имеет права. Штатский толкнул её плечом, сопротивление было бесполезно. Они осмотрели комнату и немедленно направились туда, где находился он.

Катерина ясно чувствовала, что она должна что-то сказать:

— Ваше поведение недопустимо, покажите мне ордер…

Господин