Базельские колокола - Луи Арагон

шофёров-забастовщиков всеми способами, даже нелегальными, поскольку правительство подаёт пример нелегальных действий. Резолюция была прочитана Гиншаром. Было принято решение о всеобщей забастовке транспортников в течение двадцати четырёх часов.

С каждым днём жизнь для забастовщиков становилась тяжелее. Решение, подобное решению транспортников, рождало большие надежды. Но все отлично знали, что ослабни стачечные пикеты, дай только волю штрейкбрехерам — и всё рухнет. Консорциум по-прежнему отказывался говорить с делегатами. Нефтепромышленники настаивали на том, что надо принять энергичные меры для ликвидации забастовки. Пока что приговоры так и сыпались: пятнадцать дней, месяц… Оставались женщины, дети, о которых приходилось заботиться. Устраивали столовки. Раздавали деньги. Профсоюзу хватало работы.

Суббота 16 марта 1912 года — историческая дата: в этот день префект полиции был избран в Академию моральных и политических наук. Среди рабочих эту новость должным образом оценили. День окончился под звуки медных труб: уже две недели, из-за праздника в Венсеннском лесу, не было военных шествий. Утром во всех газетах были опубликованы маршруты шествий, так как в Париже их было целых три, с оркестрами 102-го, 5-го и 31-го пехотных полков.

На площади Согласия, перед памятником Страсбурга, группа студентов, принимавшая участие в процессии, с таким жаром выражала свой патриотизм, что пришлось со всей вежливостью арестовать одного из студентов. В комиссариате стали проверять местожительство молодого человека, сына судьи, но поместили его не в камеру, а в свободный в это время кабинет комиссара. Перед комиссариатом человек двадцать студентов и женщин кричали: «Да здравствует Франция!» — и размахивали палками.

Но военное шествие, проходившее через XX округ 25, вызвало инциденты совсем другого рода. Толпа рабочих, собравшаяся на улицах, устроила бурную манифестацию. На улице Бельвиль, на улице Жюльен-Лакруа шествие встретили криками: «Да здравствует Руссель! 26 Долой армию!» Свист и крики раздавались из окон; когда оркестр заиграл «Марсельезу», откуда-то грянул «Интернационал». По всему ходу шествия вспыхивали драки, и даже пришлось изменить предусмотренный маршрут и форменным образом бежать от толпы. Весь округ был на ногах до поздней ночи; пели, ликовали. Полиция арестовала тринадцать человек; они были жестоко избиты.

На следующий день после этих инцидентов правительство решило больше не опубликовывать маршрута шествия. Это значило выдать свой страх перед населением. По всей вероятности, людям собирались привить патриотизм без предупреждения. Эта тактика даёт хорошие результаты в начале войны. Меркюро рвал и метал против синдикалистов и против правительства за то, что оно не закрыло немедленно биржу труда и не заняло помещение «Юманите», «Батай синдикалист» и «Герр сосиаль».

И действительно, над событиями в Бельвиле следовало подумать. На собрании «Недвижимостей Марокко» Кенель в разговоре с членом правительства очень резко отозвался о слабости Пуанкаре. Хотя критиковать последнего не было причин. Достаточно было читать газеты, чтобы, как заметил Жорис де Хутен, отдать себе отчёт в том, что развивается новая линия: начиная с 15 марта газеты явно старались навести панику. Хотя не было ни одного нового преступления, которое можно было бы приписать Бонно и его друзьям, психоз на почве бандитов в автомобиле вдруг удесятерился во всей печати. Не было ни одного инцидента, который бы не связывали с Бонно, и полиция, несмотря на многочисленные аресты, подвергалась резким нападкам за то, что главные виновники ещё не арестованы. Уже больше не говорили: «бандиты, шайка Бонно», говорили — «ОНИ!» В то же время всё чаще требовали чистки рабочих организаций, анархистских и антимилитаристских кругов; требовали усиления полиции. К заботам патриотов прибавились ещё новые причины для беспокойства. Движение среди шахтёров в Англии вызвало, около 10 марта, забастовку в Германии, и она стала разрастаться. Во Франции, в бассейне Анзен, после длительных переговоров и несмотря на то, что профсоюз тормозил дело, 17-го числа шахтёры решили бастовать. Даже после того как в Германии приступили к работе, забастовка в Анзене продолжалась. В Англии 20-го был арестован Том Манн за подстрекательство к беспорядкам. Двадцать первого забастовка из Анзена перекинулась в Аниш. Уже говорили о забастовках в Богемии и Бельгии. Эта международная зараза нависла настоящей угрозой.

В Берк до Катерины долетали отголоски борьбы в Анзене и Анише. Зятя Мелани посадили; жену его избили прикладами; получив несколько ударов в грудь, она свалилась в жестокой лихорадке, и у неё испортилось молоко. Как-то утром пальцы ребёнка беспокойно зашевелились, и он умер. Это было в тот день, когда Жуо выступал в Денене. На следующий день шахтёры приступили к работе.

В ночь на 23 марта на Гиншара из союза транспортников напала группа штрейкбрехеров и ранила его. В консорциуме сильно боялись забастовки солидарности, обещанной на митинге в манеже Сен-Поль. Рабочая пресса открыто обвиняла членов консорциума, всяких Жозефов Кенелей, Лорансов, Жерамеков, Сед-де Лиеу, в том, что нападение на секретаря транспортников было организовано ими.

Виснер был возмущён. Наглость вожаков не знает пределов. Нет, действительно пора с этим покончить! Для охраны новых шофёров была мобилизована полиция, рядом с шофёрами сажали гвардейцев. Между тем такси продолжали переворачиваться и гореть. А теперь уже начинают угрожать руководителям консорциума! К кому же консорциуму обратиться за защитой, и неужели они напрасно будут взывать о помощи, когда их жизнь в опасности?

Жозеф Кенель устроил министерству внутренних дел, по телефону, один из тех скандалов, которые заносятся в анналы полиции. Да и вообще в полиции начинало попахивать гарью: 23 марта помощник начальника Сюртэ, Жуэн, был у Лепина и подал в отставку. Всем было ясно, что состояние здоровья только предлог, так же как было известно, что между Жуэном и Гишаром нелады. И Жуэн на два часа заперся с префектом: не для того же, чтобы прислушиваться к биению ею сердца…

Часов в восемь вечера Жаннетта, убирая со стола в маленькой квартире в Леваллуа, сказала Виктору:

— Если мы сегодня вечером не пойдём в кино на Ригадена 27, — тебе несдобровать!

Дегенен с удивлением посмотрел на неё. Она покраснела и стала к нему ластиться:

— Понимаешь, я не могу себя пересилить, я всё время об этом думаю. Должно быть, это потому, что я в положении. Но лучше уж сделай по-моему, а не то — вдруг ребёнок будет похож на Ригадена!

Они вышли на улицу, но так как было ещё немного рано, то они зашли в кафе «Барер». Там как раз шло собрание общества шофёров «Авто-аэро». Виктор поздоровался с одним, с другим. Они сели с Жаннеттой отдельно, у окна. Сидели, болтали. И сколько бы они ни говорили о забастовке, они всегда возвращались всё к той же теме: ребёнок. Как изменится их жизнь! Они смотрели друг на друга и смеялись. Виктор держал