Гори - Анастасия Мандрова

страстными криками очередной его поклонницы, я поражался его способности, встать в восемь утра и сесть за руль, чтобы привезти нас на завтрак сюда. Хотя, если подумать, я в принципе, поражался его способностям так много пить, курить и заводить ничего не значащие связи.

– Аня, ты такая прекрасная девушка… и такая худая! Переезжай ко мне, я бы тебя каждый день пирогами своими кормила.

– Ой, спасибо. Это очень мило!

– Бабуль, Ане нельзя столько пирогов. Она – модель.

Я тут же получил шутливый, но слегка болезненный, удар локтем в бок. Аня не слишком оценила мой сарказм.

– Надо же, как история повторяется. – Бабушка бросила многозначительный взгляд на отца. – Но эта история должна быть со счастливым концом.

Несчастливым концом для бабушки была моя мать, бросившая меня на произвол судьбы почти сразу после дедушкиной смерти. А мне от этого ее поступка стало даже легче, потому как рядом со мной мама ощущала всю тягость мира, теперь же она должна быть счастлива в своей солнечной Австралии.

– К черту ее! Дети учатся на ошибках родителей. Мой сын не повторит мою судьбу.

Я бросил взгляд на окно. Смешно. Я в какой-то степени уже повторял. Мой дедушка говорил, чтобы я остерегался дружить с плохими парнями, такими, как мой отец. И я слушался его совета до той самой поры, пока дедушка не оказался погребенным под землю. Разрушительная сила алкоголя и сигарет, смелая и горькая правда, льющаяся из-под микрофона под аккомпанемент гитары и басов, все это расплывалось во мне неиссякаемым источником свободы. Но в свободе была своя горечь: я шел по краю пропасти, не боясь туда упасть. И тем самым плохим парнем, с которым мне нельзя было дружить, оказался я сам.

А еще была скорость, дающая все и не дающая еще больше. Скорость на грани жизни и смерти. И тяга к этому осталась. Запах алкоголя, витающий в воздухе, теперь никак не влиял на меня. Запах сигарет уже несколько месяцев вызывал тошноту. Никакие девушки не были нужны, кроме Ани. Мелочные, эгоистичные, не ценящие ни себя, ни других, они нужны были только для того, чтобы моя тьма была не так страшна в одиночестве. Теперь-то я понял, что все может быть по-другому.

Но мотоциклы… Когда где-то вдали слышится мелодия мотора, мое сердце начинает отбивать свой ритм, который был мне когда-то хорошо знаком. Но я до сих пор не позволяю себе вспомнить до конца. Потому что рядом с безграничной свободой идет смерть. И если раньше она меня не слишком страшила, то теперь мне хотелось жить. Я уже видел смерть очень близко. Мы встречались с ней на одной дороге, но она каким-то чудом обошла меня стороной.

Чтобы забыть все это, я окунулся в мир путешествий и фотографий, дававших несколько иную свободу, но я ее чувствовал. Я начал путешествовать один в позапрошлом году. Конечно, и до этого я бывал в разных странах с родителями. Но все это было не то. Только когда я был один, а за плечами лишь рюкзак с самым необходимым, я был по-настоящему свободен. Я чувствовал ветер, дующий мне в лицо, я ощущал во рту вкус дорожной пыли, и готов был поклясться, что в каждом городе он был разным. В этих городах я чувствовал себя частью чего-то очень важного, потому что видел их изнутри. Я не был обычным туристом. Мне было не интересно смотреть на Эйфелеву башню и Статую Свободы. Я кропотливо разрезал город на части, добираясь до самого сердца, слушая его биение, кожей ощущая его жар, видя его возможности, потому что только таким способом я забывал, что дома меня никто уже не ждал. И я фотографировал. Фотографировал старые заброшенные дома, в которых больше не теплилась жизнь, одиноких бродячих котов, которые были обозлены несправедливой кошачьей судьбой скитаться по улицам в поисках пропитания без чьей-либо помощи. Я фотографировал бушующий океан в лучах закатного солнца, который при желании мог поглотить меня целиком, дремучий лес, в котором можно было затеряться. Но больше всего я любил фотографировать город, освещенный лишь тусклыми фонарями и мерцающими галогеновыми лампочками. Ночью город становился очень честным и открытым. Люди, утомленные рутинной офисной жизнью, выходили на улицы, чтобы общаться с теми, с кем они хотели общаться, целовались с теми, кого хотели целовать. И сразу становилось понятно, что мир крутится не вокруг скучной работы и материальной выгоды, а вокруг эгоистичного стремления человека жить счастливо. Так, как он хочет. Раз за разом я окунался в чужое счастье с головой, чтобы прочувствовать и понять, что я тоже в какой-то степени счастлив.

А сейчас мне было достаточно окунуться в объятия Ани. Она в снежном декабре стала совсем другой, улыбающейся, мягкой, нежной. Как будто не было этой всепоглощающей боли в ее глазах. Аня смогла преодолеть это. Она думала, что это я спас ее. Но это не так. Аня сама спасла меня. С ней все мои печали проходили. Для нас двоих были открыты все двери, звезды и моря. Мы могли пойти какой угодно дорогой. И это было чертовски здорово.

Вот как сейчас, наша дорога привела нас к горке на крутом берегу замерзшей реки. Мы катались на давно забытом, оставленном в моем далеком детстве, снегокате. Легкий мороз окрасил щеки Ани в привычный для нее цвет, и ее волосы, выглядывающие из-под шапки, посеребрились. Она смеялась, выпуская пар изо рта. Красивая, как никогда прежде. Моя рука невольно потянулась к телефону, чтобы запечатлеть этот момент. Но я остановил себя. В жизни есть моменты, когда не нужно их фотографировать. Их нужно запоминать, впитывать в себя, насыщаться ими. И когда становится тоскливо, почти невмоготу, ты вспоминаешь ее заливистый смех среди белоснежного декабря, ее посеребренные пряди волос и румяные от мороза щеки, и где-то внутри тебя все озаряется светом. Я вдруг представил нас с седыми волосами, вместе гуляющими по снежной дороге. А что? Такое вполне могло бы быть.

– Ваня, ты чего? – спросила Аня, сидя на снегу и отряхивая свои варежки от него же, хотя это было бесполезно, потому что мы оба были сплошным продолжением белой зимы.

– Я? Ничего! Любовался тобой.

– Ну и как я тебе?

Аня отклонилась назад, легла, раскинув руки в стороны и подставляя лицо серому небу. Глаза ее были закрыты, на губах играла счастливая улыбка.

– Ты бесподобна, – ответил я, наклоняясь, чтобы поцеловать ее губы.

Она ответила на поцелуй, как будто давно ждала только этого. Я чувствовал, как наше общее