Мои семнадцать... - Леонид Александрович Александров

Сытый и застоявшийся конь сразу взял полный вперед, едва, как поняла Аля, Виталий ослабил вожжи. Аля понимала толк в этих вещах и сообразила: конь и парень давно знают друг друга и теперь будут дружно нарезать по дороге. Но морозный туман на мартовской улице был такой густой, что едва проглядывались дома по сторонам и плохо ощущалась скорость движения, разве что по встречному ветру в лицо. А тут еще из-под какой-то подворотни выскочила собака, которую тоже плохо было видно, пристроилась с Алиной стороны и в тумане и снежном вихре из-под полозьев угадывалась только по бешеному заливистому лаю, даже не лаю — бесконечному вою на одной пропащей ноте: «У-у-у-у-у!» Посмотришь — какой-то клубок взлохмаченной шерсти волочится обочь саней, клубок, привязанный на веревочку за грядку. Вдруг этот клубок воющий влетел в сугроб, захлебнулся и вмиг отстал — оборвалась веревочка.

Конь пошел тяжелей, но с бега на шаг не перешел. Аля опомнилась, только когда туман рассеялся и вокруг засияло чистое поле, позолоченное солнцем.

— Куда ты гонишь?

— В тундру! — беззаботно и в то же время добросердечно ответил парень и совсем уже не к месту заулыбался — широко-широко, как самый завзятый балагур.

— Как — в тундру?! — всполошилась Аля. — Тундра — это там, на свадьбе! Чего ты мелешь!

— Там — толкучка, тундра — здесь, — сказал парень и совсем отпустил вожжи, и конь его резвее припустил по звонкой весенне-утренней дороге.

— Ты хочешь скандала? — сурово спросила Аля и напрягла свои молодые послушные мускулы, чтобы в случае чего выброситься из кошевы в снег.

— Ай, брось! — обиженно воскликнул Виталий и выпустил из рук вожжи. Они сползли, стягиваемые своей ременной тяжестью, через передок, попали под полозья и остановили сани. Конь оглянулся сквозь дугу и шумно вздохнул: что за черти эти люди — ругаются между собой даже в такое доброе утро!

Парень хмыкнул, вытянул вожжи, не вылезая из кошевы, и подал их Але с явно деланной обидой:

— На, правь! Там — юг, здесь — север, с западом и востоком столкуешься сама.

— Грубиян!

— Я таким и должен быть: ведь я умыкнул тебя, оглянись!

Аля, не отпуская вожжей, вышла из кошевы, стала на дорогу, широкую, накатанную тракторами и машинами.

Оказывается, они только-только выехали за околицу, въехали на гору, деревня почти скрылась в морозном тумане долины. Что было впереди, Аля даже предположить не могла — все еще гора или уже спуск с нее. Во всяком случае, они стояли на ровном месте, и впереди одно только смущало: надвигалась зловещая темно-синяя туча с явным обещанием пурги.

Парень по-прежнему улыбался и никаких поползновений к насилию не выказывал. Наоборот, весь его вид говорил: «Если уж ты взяла бразды правления в свои руки, то действуй!»

— Куда ты гонишь? — еще раз и более серьезно спросила Аля.

— Сказать опять — в тундру, обидишься… А так… Мы же решили прокатиться? Ну, попутно хотел проведать моих домашних, чего уж тут такого?

— А они у тебя сильно беспомощные?

— Не очень. Больше обо мне заботятся.

И тут повалил снег, повалил так густо, такими увесистыми хлопьями, что дышать стало трудно, а уж глаза и вовсе пришлось закрыть. Чудился даже шорох сталкивающихся в такой тесноте снежинок.

Аля задумалась: то ли вернуться пешком в деревню, то ли отдаться на доброхоть этого улыбчивого парня, то ли, действительно, самой командовать парадом? Но все кругом померкло, как в поздний вечер, и сам леший теперь не разберет, где юг, где север, а где остальные стороны света! Пришлось пойти на уточнения:

— Ты долго дома пробудешь?

— Маме только живым показаться. А что?

— Нас же потеряют! Мы же можем свадьбу расстроить!

— Предусмотрено, — тихо и спокойно сказал парень, сказал как-то странно, и Аля невольно посмотрела ему в глаза. А он только усмехнулся в ответ и повторил, без улыбки, чуть сощурившись: — Все предусмотрено, Аля. Я хозяевам дал честное слово вернуться не позднее чем через два часа… А вообще-то что мы торгуемся: у тебя же вожжи в руках! Поворачивай, отвезу тебя обратно, и дело с концом!

«Действительно, что это я, дура, всполошилась!» — отругала себя в душе Аля. Теперь она никак не могла понять, какая же опасность вымчала ее из саней. Парень не давал воли рукам, не болтал пошлостей, словом, не позволял себе ничего такого, что на девчоночьем языке называется приставанием. Сколь себя помнит Аля, мальчишки и парни всегда только то и делали, что приставали: распускали руки и языки. Аля и сама кое-чему научилась, умела отшивать приставал, вышучивать их, и довольно обидно. Бывает, нахохочешься по горло, уйдешь довольная сама собой, но все равно, но все равно после этого на душе какой-то нехороший осадок, сердечная оскомина.

Но тут же, с Виталием, ничего такого и в помине не было, чего же она сама-то!

Она нацелилась сесть на место, но там было бело свежего снегу, пушистого, как пена, невесомого на взгляд. Виталий привстал, подхватил с самого низу всю охапку сена вместе с домотканым ковриком и вытряхнул снеговую подушку на дорогу.

Сели, поехали дальше. Снег пошел реже, мельче.

Впереди был бескрайний простор, кое-где перерезанный лощинами, заросшими березнячками. Верхушки березок дымчато-прозрачно кучерявились, скупо разнообразя эти широкие заснеженные поля. Далекий-далекий горизонт, еле проглядываемый сквозь обессилевший снегопад, почти незаметно переходил в такую же серую муть неба. Обозначившееся в ней солнце еще не давало тени. Но было тепло, как это бывает в конце марта и в бессолнечный день, во всяком случае, намного теплее было здесь, чем там, в деревне.

Але стало странно и жутковато. Все это: и то, что вдруг заметно потеплело и куда-то исчезла зловещая темно-синяя туча, и то, что сама она правит теперь лошадью, а едут они бог знает куда, — все это выглядело так, словно там, где она выскакивала из саней, они простояли не минутку, а целую вечность, и сейчас совсем другой день, другой год и совсем другое место на земле.

Виталий тихонько засмеялся, поглядев на нее, вертящую головой в растерянности, нагнулся в свою сторону и, зачерпнув, поднес к лицу Али что-то пушистое, искрящееся:

— А вот оно — твое темно-синее облако!

Это получилось у него здорово: как сеанс угадывания мыслей, как фокус по превращению темно-синей тучи в пушисто-искрящуюся пену. Аля счастливо засмеялась.

— Далеко еще до твоей деревни?

— Закрой глаза! — голосом фокусника ответил Виталий, фокусника, который может показать сейчас и Москву, не только свою родную деревню.

— Ну не-е-ет! У меня вожжи в руках!

— Вожжи! Отбрось вожжи, привяжи их к передку — Летчик сам остановится у моего дома.

— А кто твои родители? — перевернула