Некоронованные - Дмитрий Георгиевич Драгилев

А ведь он прав, Шустров, прав. Не знаю, как мне это самому не пришло в голову. Хотя перебарщивает маленько. Зачем гнать на Бровск, когда в гораздо большей дыре находишься? Ты же в отъезде, вот и давай по делу. Или не о чем говорить? А разные таблички… (кстати, любимая тема Арсухина), шут с ними. Но друг Юрий мои мысли услышать не мог, он распространялся дальше.

«Неужели когда-то модемов не было? Электронных навигаторов тоже, всяких там джи-пи-эсов. Синтетических гончих псов. Искали по мху, пням и звездам, не по искусственным сателлитам. Мобильников не было. Моды были. Город Модена был. Кто-то пустил слух, что побратим. Как и норвежский Гейло. И все поверили. Рыбы было в Каме до-фи-га, сколько душе угодно. Но где мы, а где Кама. Постмодернизм начинался. Структурализм, заступивший на пост. Спросишь: при чем здесь они? Новодубровск не Дерпт и наш вокзал не Порт-Дофин. В другой лиге играем. Что положено Юпитеру… Случалась романтика дров, классика штабелей, хорошее полено казалось шедевром. С крыш не падали, а прыгали с зонтиком. Близкие уезжали куда-то, о чем было не принято говорить вслух, по крайней мере со мной.

Питомник вмерз в льдину в каком-нибудь пятьдесят втором и в таком виде додрейфовал до семидесятых. Бывшая немецкая гимназия, далее – восьмилетка, с русским языком обучения.

А еще слонопотамы, зайцы, полная траншея зайцев, живых и невредимых, жирных. Почему-то красных. Новозеландских завозных. Или это победоносные китайские кони? Их реинкарнации. Нет, это зайцы на манер лампионов, буферных фонарей. Сигнальных огней на железной дороге. Удача и луч во тьме. Хвост поезда обозначен, тормозной рукав как язык подвешен.

Вот я тебе это пишу и слышу, как верещит роутер. Он знает про нас больше, чем мы знаем о самих себе.

– Ты мешаешь, – ворчит он в мой адрес.

– Не понял?

– Ты мешаешь все в одну кашу. Слонопотамы – там, зайцы – здесь.

– Ну и что? В Красной книге не найдешь ни тех, ни других.

– Эй, ты! Да, ты! Ты роутер или промоутер? Или, может быть, рунстер? Или вообще вирус? И с каких пор ты как rooster [83] кукарекаешь?

Я неуверенно займу какую-нибудь сентябрьскую точку зрения… Я возьму ее у вас взаймы, это лучше, чем красть, а бабье лето воспето многими. Оно подходит любому острову, городу и деревне. Назовем его межсезоньем. О зиме – молчок. С ней очень долго все было ясно, а теперь предпочтем паузу в характеристиках. Цветень – время нервное, вы едва разбежались с зимой, точнее говоря, отползли, а вас уже дразнят, заставляют куда-то рваться. Недостоверный апрель протаскивают бодряки. Неопрятные добряки. Лето слишком однозначно и всепоглощающе, как удар в глаз или буква „а“. А лето бабье… это всего лишь минорная итало-французская транскрипция „All of Me“ – джазовой песни, которую сделала популярной певица, оплакивавшая своего мужа… I’ll never smile again, i’ll be seeing you…»

Тут я не удержался и мысленно перебил Шустрова: вот, значит, где она, девчонка-осень, вернее Настя Осенева, опять проявилась. Между тем Юрий не собирался тормозить:

«Некоторые из нас забывают наставников, стесняются их, как свидетелей своей наивности, глупости и детских ошибок. Бабье лето, как ни странно, – первый учитель и былое прекраснодушие не выдаст. Сентябрь как предвосхищение опыта. Сентябрь как элемент созерцания и даже релаксации, в контрапункте сырых статей, лишь бы не трескучих категорий. Что-то я раскакался: как, как… Зачем молчите, коллега Сидоров?»

ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСУТСТВИЕ

Я бы ответил Шустрову сразу, да нет возможности. Поэтому читаю. Причем очень внимательно. А он привычно въедлив. Вот возьму и, выражаясь словами Пруденс, не за поворот побегу, а на другой бок перевернусь! Так рассуждая, я продолжил ознакомление с чтивом, а Шустров опять будто поймал мою мысленную фреквенцию:

«Поэтому задаю вопрос то ли самому себе, то ли роутеру: что, если она объявится, звякнет, факсанет, пришлет емелю или по аське, что тогда? Простить ее? Наверное, я выскажу ей свое мнение. Но роутер против.

– Ты всерьез полагаешь, что это выход? – дерзит роутер-дезертир (он работает плохо). – Думаешь, ее интересует твое пыльное мнение? Твоя осенняя мнительность и мнимая осень? Твоя ментальность? Спрячь их подальше, а лучше в тряпочку заверни и выбрось.

– Так и сделаю.

– Но она танцевала с тобой…

– Она танцевала со мной? Я же не дом из песни Розенбаума.

– Так и я не про осень.

– Она танцевала в толпе и не выдавила ни звука, ни словом, ни намеком. И вообще это была не она. Эту я первый раз видел. На танцы у меня соображалка поздно включилась.

– Все твоя рафинированность! Помнишь, что она сказала при прощании: мне бы кого-нибудь попроще…

– Прости, прощай, попроще. Прощай всегда, прощай навсегда».

«Это о Пруденс? Не знал столь интимных подробностей», – едва констатировав данный факт, я отметил, что Шустрова понесло в страну-мемуарию. Песню он завел следующую:

«Наша жизнь намаргаринена уже давно. Про какую возгонку речь? Облака толпой плывут на Запад, первые штаны найдены на немецком болоте. Откуда космическая уверенность в тепличном происхождении? Вспомни, Сидоров, что мы с тобой насвистывали в самые розовощекие годы: „Все сутки напролет милиция не пьет“ (на мотив из „Джентльменов удачи“); „дед Кузьмич валялся утром под забором, он избит был зверски дядюшкой Егором“ (фанатиком-синдицистом Егором Бидно, разумеется. Под музыку шлягера „Листья желтые“); „пни засыпаны, деревья околели„– это позже, но ненамного; „как-то в город я подался, ну как в кино, а на мне давно висело дело одно“; „кто в сугробе поселился? Лев – разбойник иль сервал? Мой кулак в сугроб внедрился, зверь куснул меня, взбесился и отчасти убежал“. Мне кажется, такой послужной список потянет на несколько почетных грамот, врученных лично легендами шансона. Я же не Арсухин! Хотя, с другой стороны, Барсук тоже не рос на профессорской грядке, ты знаешь. Два раза забирали в милицию. В том-то и дело, что только два раза. Какую героиню будет распирать гордость за такого избранника? Весь дневник красный, срывал уроки и уличные таблички, по льду в марте и зайцем по поездам, дружки-параноики (не мы ли?) сквозь сугробы скачут, а едва стемнеет – телескоп и на крышу. Эх, хороши были ночевки в теплоузлах, лежишь под манометром и потеешь, а мусор… – это я про пищевые отходы – исключительно из окна или на чердак (зато теперь на загаженный двор жалуемся), поджидали