Некоронованные - Дмитрий Георгиевич Драгилев

памяти» – Настина фраза, настигающая постоянно. Впрочем, две веселые подружки – забывчивость и безалаберность – сопровождают не только отечественную жизнь (по Пруденс и Писареву). Скажете, есть в родной безалаберности шальная и дух захватывающая бездонность? Может быть. Посмотрим, что он нам подкинет, твой, Настёна, Шустров, зря, что ли, его отправили на полевые работы. Он сам вызвался. Какая-то бравада сыграла свою роль. Взыграла гордость. Переиначив знаменитый пассаж знаменитого героя, спросим: вы репортер или банщик? Только ведь и Шустров не Зорин. Хоть Леонид, хоть Валентин. Время покажет, поступил ли он самонадеянно и опрометчиво. Подумаешь, Пустошь, а не Ривьера. Прорвется. Все интересно и оправданно. Каждый водоем рождает свои наскальные знаки: и Карское, и Лигурийское море. И наша Лукояшинка, невеликая речка. Манкируйте метеосводками, мы погоду едва ли объявим. Любая акватория блестит привычными минералами, и шхуны выйдут в стандартный рейс. И не блефуйте, что книгочеи, если читаете только то, что можно бесплатно скачать.

А в тексте возможно все! Кстати, море, друзья мои, найдется повсюду, где есть хотя бы один-единственный слабый намек на него. Давайте пофантазируем. В карьерах (и карьере удачливого коллеги), в озерах и прудах, в ожидании начала отопительного сезона и топях, среди которых теряется Новодубровский тракт. Теряется от периодических, почти баскервильных внезапностей для шоферов (точно подмеченных Пруденс) и не вполне оправданных сизифовых усилий мостников. Топи распахивают свои объятия за первым от города поворотом. (Там, куда отправили Шустрова, болот, возможно, больше, утверждать не берусь.) И вообще, я уже говорил в эфире, что мировой океан когда-то, в доисторические времена, плескался и здесь. Признайтесь, вам же был интересен этот сюжет, вы оставили приемник включенным. Я не понимаю, как наше радио может кого-то не устраивать, казаться скучным. Мы ведь просто создаем фон, обстановку не нагнетаем – уютный голос ведущего, старого приятеля, под приятную музыку, минимум комментариев к новостям, любезные и ни к чему не обязывающие советы для предстоящего уик-энда. Между прочим, это очень сложный вопрос – как и где провести выходные. Он всегда сильно волновал моих домочадцев. Спор разгорался обычно с самого утра в субботу, но чаще всего в воскресенье и, тянувшись до двенадцати часов, результировал в подробный скандал с устойчиво-одинаковым выводом: полдня прошло, уже поздно идти куда-либо.

Ребята, отложите пропагандистские синодики. Давно заляпанные, деформированные. Нрзб. Перейдем к бесфамильному Леопольду и его брату Матроскину, точнее к пеструхе, любимой его корове, она же, странным образом, Мурка и мать Гаврюши. Бросьте хмуриться сурово, видеть всюду тьму, скандалить и нарываться, надрываться и зарываться, грузиться и париться. Не сейте яблоки раздора, не собирайте ветер. Долой вредные пятибуквия – вирусы, войны. Любые. Прилетевшие от любых пафосных циников – будь то меандровые синдикаторы или синдицированные меандриты. С Пятикнижием не путайте. И зазвучат полонезы на лиловой площади имени аятоллы Селяви, и джаз-оркестры. И дивно в Мареве запахнет трава. Какая трава? Ячмень и клевер, конечно.

Шустров и позывные заброшенной станции

I’m gonna sit right down and write myself the letter.

And make believe it came from you.

Joe Young

ЭПИСТОЛЯРНЫЙ КЛЕЙ

Бурлескный телеграф помог лишь отчасти: Шустров не появился, однако долгожданное и запредельно (выразимся иначе – неприлично) длинное, слегка несуразное письмо от него из Пустоши пришло нарочным. Как ни в чем не бывало он сетовал на дурацкое задание, цитировал полученные по электронке конкурсные работы и предложил свой текст, нечто среднее между журналистским очерком и опусом сугубо литературным:

«Ну что, коллега Сидоров, давно мы с тобой не базарили, не гнали волну, не сердились друг на друга. За окнами какое-то календарное время, зима, что ли? Межсезонье. Перед носом – чей-то сценарий, классическая байда, вроде пьесы, будто учусь на режиссерском. Из меня режиссер? Я филателист, копаюсь в старых марках. А еще стою по уши в дерьме и толщи разноголосого планктона корчат мне рожи. Вот посмотри, неужели в этом что-то можно понять:

ИЗ ПЕРЕДНЕЙ ДОНОСЯТСЯ КРИКИ „А ФРЕКЕН БОК БЫЛА РУССКОЙ!..“ „ДА ЧТО ВЫ ГОВОРИТЕ! КАКУЮ СЛОЖНУЮ ТЕМУ ВЫ ЗАТРОНУЛИ, МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. КАКАЯ БЕЗДНА ЗНАНИЙ ПРЯЧЕТСЯ В ВАШИХ ГЛАЗАХ“.

Зачем мне сценарий? Я перебираю письма. Как торцы батареек, темечко и дно планеты изменили полярность. Что погода, что дамы… Не судите, да и я не сужу. Я рассуждаю. Гражданки и апатридки, беженки и примкнувшие! В определенном возрасте в вас просыпается потребность в активном времяпровождении. Лучший канал – фэнтези. Читаем дальше:

В ОВРАГЕ ПОД ВЕСЕЛЫМИ ЛУЧАМИ ПРОЖЕКТОРОВ ЛЕЖАЛ ИНДИФФЕРЕНТНЫЙ ЗАЧАТОК. СВЕРТОК НЕЧАЯННЫЙ. КУСТ ПОКАЛЕЧЕННЫЙ. ЗАЩИТНИК КРУШНИ».

При знакомстве с шустровским письмом моя физиономия не раз удлинялась. Я боялся, что произойдет отделение подбородка, растянувшееся по вертикали лицо выронит нижнюю челюсть. Индифферентный зачаток, невероятно! А что такое крушня? Может быть, металл-крушец? Или крушьё? Что-нибудь доживающее свой век в отроческих обломках (обломах – поправил бы меня Арсухин). Догадывался, наверное, Юрий, что за мысли меня посетят при чтении этого фрагмента, и тут же поспешил с разъяснением:

«Гарик Поттер здесь ни при чем. Все дело в почте, в ее причудах и особенностях. Радиатор кипит, ему навстречу моргают сонные жалюзи, боясь расстаться с миром иллюзий, человек выбирает прокрустово ложе чтения, и снова лают птицы, весело щебечут жирафы, торшеры покачиваются, стыдливо обнажая свежую паутину. Поражает почти полное отсутствие в Пустоши снега. И барышень маловато. Я не имею в виду тех, кто ждет газо- или водопроводчика и получил опыт игры в сводных духовых оркестрах, младенцев или постсексуальных студенток со студеным взглядом. Я говорю о свободных, половозрелых особах, не обремененных мужьями и пенсиями.

Вы проявляете осторожность, вы действуете согласно инструкциям. Никакого „белого снега“, просто снег. Снег может быть только белым, белизна – атрибут непременный и потому опускается. Даст Б-г выпадет. Как счастливый случай, а не волосы после вируса. Еще вчера – твое выражение, кстати, Сидоров, – еще вчера бессмертная мерзлота действовала всем на нервы. А теперь нужно с шаманами толковище вести, разбираться, конденсат выколдовывать. Хоть плохонький снег, лишь бы он был. Прилагательные и эпитеты всплывут все равно, будто копальхен, по мере подтаивания, когда преет весна и балаганит оттепель, когда качество снега меняется со всеми вытекающими. Любые, даже высохшие канавы заполняются водой, вода – планктоном, и лишь контрагенты планктона заставляют себя ждать. Почему в округе ни китов, ни жаб? Обыкновенных лягушек, без членского билета в дворянском собрании. Отсутствие барышень могло бы повлечь за собой некоторые природные