Крейсер «Суворов» - Александр Ермак

взлетов над океаном, первый восторг уже остался позади, голова снова начала думать. Вадим смотрел на своих парящих душой и телом друзей: «Так что же сказать особисту про Пасько, Старика или Матроскина такое мелкое, что им не навредит? Такое, из-за чего можно не считаться стукачом?»

Белаш продолжил думать о том, есть ли разница: сдал ты кого-то один раз или двадцать один, близких друзей или не очень близких сослуживцев. Без сомнения, после первого же доноса Морозов вцепится в него своими клешнями, станет требовать продолжения «сотрудничества». То, что тебя били, унижали в первый военный год, останется только в тебе да в понимающих глазах тех, кто сам служил. А то, что ты стучал на товарищей, навсегда зафиксируется не только в твоей душе, но и в личном деле. Папка будет всегда следовать за тобой. И на новом месте какой-нибудь коллега Морозова снова заставит тебя стучать, стучать, стучать. На друзей детства, на товарищей по учебе или работе, на коллег, на начальство, на подчиненных, на отца, на мать, на сестренку, на жену, на детей…

Как только Вадим подумал об этом, ладони его стали скользкими. Он почувствовал, что пальцы поехали по лееру: ему не удержаться, когда корабль вновь зависнет над водой. Белашу показалось, что он уже не держится, а висит, зажатый клешней гигантского краба. Захочет это членистоногое и разожмет клешню – утопит Вадима.

– Я все! – Белаш крикнул друзьям и сполз по скобам на площадку.

Вскоре рядом с ним оказались такие же напрочь промокшие Пасько, Старик, Матроскин:

– Здорово покачались!

– Ага, в такой шторм, кажется, еще не поднимались сюда!

– Вот повезло. Молодец, Вадька, что позвал!

– Так мотает: не хотел бы я сейчас на вахте на руле стоять

– Не позавидуешь штурманам. Всего по два часа стоят, но за это время несколько килограммов в шторм теряют…

– Крутятся на руле, как белка в колесе…

– Главное, никто нас в такой шторм и так далеко от берега не обнаружит. «Суворов» уйдет от погони…

Весело спустились по раскачивающимся трапам. В кубрике Белаш посмотрел на спокойно спящего Шушу. Покачал головой, снова подумав о том, что ранее вертикальный наводчик не упускал случая сходить вместе со всеми на «качели». Вадим вспомнил, как стали мокрыми, скользкими его ладони над бушующими волнами. Попытался сопоставить время, когда до Морозова стали доходить сведения из КДП, со временем, когда Шуша перестал выходить «на качели». Однако, все получалось очень приблизительно, и ничего про товарища по КДП утверждать было нельзя.

Белаш переоделся в сухое и забрался в шконку под теплое одеяло. Думал, что долго не заснет после «качелей». Все внутри просто бушевало: блуждали, искали за что зацепиться и мысли, и внутренности.

Казалось, просто прикрыл глаза, но когда снова открыл, то заметил, что уже почти не качает, шторм явно шел на убыль. Позвал дневального:

– Открой люмитер, как там?

Дневальный послушно отвинтил барашки иллюминатора, вынул затемнитель и поднял стекло. В кубрик ворвался свежий морской воздух:

– Стихает.

За иллюминатором было по-прежнему темно, и Вадим повернулся на другой бок, чтобы продолжить дремать. Однако в это время раздался сигнал учебной тревоги. Все попадали со шконок, натянув одежду, побежали по боевым постам.

В этот раз в КДП сразу же за Белашом ввалился и комдив, бодрый – или давно проснувшийся, или вообще не спавшийся в эту ночь. Объяснил причину учебной тревоги:

– Какой-то корабль идет на сближение. Если нас обнаружили, то учения мы провалили. Хотя, конечно, странно. Кто в такой шторм мог нас найти?

Замигал огонек громкой связи:

– Капитан-лейтенант Гарашко?

– На связи, – откликнулся комдив.

– А что, ваш подчиненный, старшина 1 статьи Белаш, на месте?

– Так точно.

– Передайте ему, чтобы после отбоя тревоги незамедлительно прибыл в каюту старшего лейтенанта Морозова.

– Есть!

Лампочка громкой связи погасла. Карабас с удивлением посмотрел на Вадима:

– Чего натворил? Какие у тебя дела с особистом?

Белаш ответил, пытаясь казаться как можно равнодушнее:

– Ничего не натворил. Вызывает, как всех…

Комдив на это ничего не сказал. Без сомнения, и его, как и всех офицеров, тоже время от времени тягают к особисту. Правда, такого, чтобы с боевого поста через громкую связь «приглашать», не все удостаиваются.

Вадим подумал про себя: «Больше оттягивать никак нельзя. Придется идти сразу после отбоя тревоги…» Но что он скажет Морозову? Белаш так ничего и не решил, ни на что не решился. И еще один вопрос не шел из его головы: почему особист так прицепился именно к нему. Не может же быть такого, чтобы до сих пор только один Вадим отказывался от «сотрудничества».

Белаш посмотрел на своих товарищей. Он был уверен в Пасько, в Старике, в Шуше. Нет, в Шуше после его отказа качаться на качелях и «утечки информации» из поста он уже сомневался. Да и Пасько, по нынешнему разумению Белаша, мог быть не таким простым, как казался. Почему он так свободно говорит о беспорядке и на корабле, и вообще в стране? Пасько настолько доверяет своим друзьям? Или просто не может оценить угрозы, исходящей от особиста? Или по заданию провоцирует товарищей, чтобы вытащить из них все, что хочет знать Морозов?

Взгляд Вадима перешел на Старика. Этот обитатель КДП обычно немногословен. Потому что все время слушает, старается запомнить каждое слово, произнесенное Белашом, Пасько, Шушей?

Белаш тряхнул головой. Ему не нравились такие мысли. Он не хотел подозревать своих друзей, с которыми столько пережил за годы службы. Но не думать об «утечке» из КДП не мог. Она как раз и объясняла пристальный «интерес» особиста к Вадиму. Ведь именно Белаш заводил в посту разговоры о неправильной организации службы на флоте, о том, что ее нужно изменить. Вадима пронзила мысль: «Там может ничего и не следует менять?» Раз Морозов знает обо всех беспорядках на корабле, о тяжелейших условиях службы, и ничего не делает для того, чтобы изменить ситуацию к лучшему, значит, он заинтересован в том, что бы все оставалось неизменным? Заинтересован лично он. Потому что не могут же неуставные отношения на флоте устраивать всю государственную безопасность, а, стало быть, и само государство? Или могут? Устраивают? Так и должно быть? Конечно, через «годковщину», проще и дешевле управлять военными…

В голове Вадим всплыл разговор с сумасшедшим старичком-эмигрантом в далеком Мозамбике. Казалось, Белаш прочно забыл его, захоронил под заграничными впечатлениями. Но нет, отчетливо вспомнилось: «Нищее государство, которое из последних сил надувает щеки …» Вадим подумал: «А может, старичок был не совсем сумасшедшим?» От этой мысли Белаша бросило в жар.