Крейсер «Суворов» - Александр Ермак

– Оборзел, «мышонок»!

Сначала подумал, что заснул на дневальстве. Но когда открыл глаза, то понял, что не стоит у дверей кубрика – лежит под одеялом. А в кубрике все вокруг одеты. Сергей, оказалось, так крепко спал, что его не разбудили ни колокола громкого боя, ни крик дневального, ни прыгающие со шконок на палубу «годки» и «караси».

Воронок быстро сполз на палубу, натянул «робу», впрыгнул в свои экипажевские «полусапоги». Бес снова ударил его, теперь уже в спину:

– Короче на свой пост! Тревога!

Нащупав в кармане робы коробок спичек, Сергей сломал, приплюснул его и переложил в носок, чтобы в погребе не докопался Потап.

Выскочив из кубрика в коридор, Воронок попал под ноги какому-то усатому, также бежавшему в свой пост. Получил пинка:

– Оборзел «карасина», «годков» не пропускаешь!

Добежал до погреба. Потапов уже был на месте и с ходу заехал по лицу:

– Ты где был? Быстро провернул все механизмы. Сигареты, спички есть?

– Нет.

Потап, как и прошлый раз, ощупал карманы робы Сергея:

– Это что?

– Губная гармошка. Музыкальный инструмент.

– Покажи!

Воронок вытянул из кармана гармошку:

– Вот.

Старшина, повертев инструмент в руках, вернул:

– Ладно, а то мне показалось, что зажигалка…

Сказав это, Потапов от чего-то закашлялся, и Сергей вспомнил, что вчера хотел заболеть. Подумал о том, что, может, результаты стояния на холодной палубе проявятся сегодня? Потрогал лоб: нет, не горячий. Значит, после отбоя тревоги ему нет смысла идти в медчасть, где хоть немного можно отдохнуть от Беса, Потапа, всех этих бьющих и пинающих почем зря «годков».

После полученных по пробуждению ударов Воронку уже не думалось о том, чтобы стать «шарящим», биться за себя на раздаче у камбуза, а также в кубрике, в погребе. Ему хотелось куда-нибудь спрятаться, забиться в какую-нибудь шкерочку-щелочку, и что б никто его не видел, никто ничего от него не хотел. Сергей кашлянул следом за Потапом и вздохнул: не кашляется и не чихается. Посопел – нос чистый, никаких соплей. Он здоров. Не заболел. Или пока спал – выздоровел. Никаких надежд на медчасть…

По громкой связи раздался тревожный голос:

– Говорит командир башни. Потапов, у тебя приходящий на месте?

– На месте, – глянул на Воронка старшина.

– Если что, справится?

– Да, должен, хотя на допуск еще не сдал, – Потап не сводил глаз с приходящего. – А что случилось?

Старший лейтенант Сапонин распорядился:

– Ставь приходящего на элеватор, а сам – срочно в снарядный погреб. Продольный транспортер сломался. Помогай, а то там у молодых ничего не получается, и приходящий у них первый день. Где только шлялся…

Потапов ответил командиру башни:

– Есть! – и строго наказал Воронку. – Остаешься один в погребе. Обходиться с зарядами и элеватором умеешь, если что, справишься. И, гляди: не засни без меня. – Поставил ногу на балясину трапа и добавил: – Подключись по громкой связи к снарядному погребу и пой, чтобы я точно знал, что не спишь.

Через несколько секунд Потап захлопнул за собой тяжеленный стальной люк.

Сначала идея старшины Воронку не очень понравилось. Сергей был рад остаться в погребе без Потапа, безо всех, а тут петь придется. Но когда старшина ушел, то в холодном погребе стало тихо и жутко. Оставшись в одиночестве, Воронок снова, как и в прошлое посещение боевого поста, почувствовал себя заживо погребенным в этой железной яме. Снова вспомнил ребят, затопленных в погребах «Сенявина».

Сергей живо взялся за микрофон:

– Але, снарядный!

– Снарядный на связи!

– Слушайте концерт по заявке старшины 1 статьи Потапова.

– Чего?! – не поняли в снарядном, но через несколько секунд послышался голос уже добравшегося до места Потапа: – Давай, Воронок. Слушаем.

И Сергей запел. Затянул длинную и бодрую, неизвестно кем сочиненную песню:

«Служил у нас на крейсере матрос —

Длинный как швартовый трос.

Как и все, носил он форму,

Флотский харч рубал две нормы,

Вахту корабельную он нес.

В город не пускали – он молчал,

Вечерами в кубрике скучал,

И друзей хороших ради

Каждый день стоял в наряде,

Охраняя крейсер и причал.

Он держал на камбузе хмыря,

Красил кузбас-лаком якоря,

Драил зелень на барашках

И на палубе медяшки,

Суричил на юте леера.

Был он запевала и плясун —

Виртуоз гитарных струн.

Знал немало поговорок

И во время всех приборок

Драил умывальник и гальюн.

Год прошел, за ним идет второй,

Пишет он в письме своей родной:

"Скоро в отпуск, дорогая,

Подана уж докладная:

Через месяц встретимся мы вновь".

Сшил он себе флотские клеша.

Бескозырку дали кореша.

Лишь дождется он приказа

Вырвется на волю сразу,

Вырвется матросская душа.

Вот уже получен отпускной.

До свиданья, кубрик – дом родной.

До свиданья, швабры, щетки

И швартовые лебедки,

Через месяц встретимся мы вновь.

Дома его встретили с душой.

Сразу разгорелся пир большой.

Были бабки, были дедки,

Симпатичные соседки,

Из колхоза даже был старшой.

Вот гулянка длится пятый час,

С матросика никто не сводит глаз.

В полночь стали расходиться,

Подошел к одной девице,

Разрешите проводить мне вас.

А девчонка этого ждала.

Сразу же с матросиком пошла.

Опьянев от водки-счастья,

Прямо в белом новом платье

На траву зеленую легла.

Каждый день ходил он с нею в сквер.

Проходил как в море СКР.

На зеленом на просторе

Штурмовал за тех, кто в море,

А потом ложился в ППР.

Через месяц он сыграл аврал

И пошел с родными на вокзал.

Взял билет в перронной кассе,

Сел в вагон второго класса

И в конце швартовые отдал.

Как и прежде, служит паренек.

Нужно лишь заметить между строк.

Как и прежде, он не тужит,

По последнему он служит,

В кубрике зовут его «годок…»

– Шаришь! Поднимешься после отбоя в башню. Споешь и еще станцуешь, «мышонок»!

Это был не Потап. Сергей узнал голос Грифа – досылающего левого орудия, – и понял,