Человек, который любил детей - Кристина Стед

по себе, ценности их дом не представлял, а посему его снесут, и на месте Тохога-Плейс вырастет ряд невзрачных тесных домишек наподобие тех, что уже стоят с одной стороны от их участка. Сэм не знал, куда ему податься. Вероятно, полагал он, ему придется пополнить ряды пассажиров, которые ежедневно ездят на работу из Виргинии в Вашингтон. Он поселится в каком-нибудь уродливом пригородном районе, где живут чиновники, нет деревьев, все перерыто, вдоль газонов стоят гаражи; будет жить в каком-нибудь современном бунгало рядом с Грязным Джеком и Сварливым Этти, растворится в толпе госслужащих и их новомодных отпрысков. Сэма не покидало ощущение, что с него содрали кожу. Он всегда был уверен, что является любимым зятем старика Дэвида и тот, ценя его усердие, отдает ему предпочтение перед собственными детьми.

Хенни все еще лежала в постели. Вид у нее был изможденный, глаза воспаленные, волосы зачесаны назад и заплетены в две косы.

– Я только что оттуда, – сообщил Сэм.

Черные глаза Хенни воззрились на него с ожесточенной горечью, но она злилась не на мужа – догадывалась, что скоро на нее посыплются удары и со стороны родных, и от всех окружающих. Совсем недавно она была на волоске от смерти, и сейчас ей было все равно, увидит она когда-нибудь белый свет или нет. В тот день у нее не раз возникало желание лечь в могилу рядом с ее несчастным «красавчиком девяностых» – веселым добросердечным отцом, который слишком баловал ее и тем самым испортил ей жизнь.

– Значит, – вздохнула Хенни, – новости плохие. Хорошие ты бы давно уже мне сообщил. Он, конечно, был разорен.

– Да. Боюсь, положение старика Дэвида было гораздо хуже, чем мы представляли. Твоей маме придется переселиться в маленький домик. – Сэм умолк, зная, что из одной этой фразы Хенни сделает надлежащие выводы.

– Что?– вскричала она, метнув на него сердитый взгляд.– Он не завещал мне этот дом? Куда же мы пойдем со всей нашей оравой детей? Вовремя же он на свет появился,– кивнула она на новорожденного.– Да еще в рубашке. Принес нам удачу, ничего не скажешь. Бедняга Дэвид, несчастный мой отец. Все хорохорился, порхал по жизни, да еще пятнадцать домов содержал. Я должна была понимать, к чему это приведет. И понимала! Только ведь все трусы, хоть бы кто о нем подумал! Так я и знала! Почему я чаще не навещала его до того, как он окончательно слег? – Она наградила Сэма меланхоличным взглядом. – Я ведь ездила к нему, но он был очень болен. До того, как сошелся со своей красоткой. Оттолкнул меня. И Арчи молчал. А ведь он знал! Почему он мне ничего не сказал?

Сэм сидел, свесив руки между коленями.

– Да, это удар под дых, иначе не скажешь. У нас два месяца на сборы.

– Своими бы руками его придушила, – сказала Хенни, имея в виду Арчи Лессинума. – «Закон – высшее божество, даже превыше справедливости!» Он околдовал отца. Тот во всем ему потакал. Отдал в жены Элеонору, назначил своим душеприказчиком. А он только смотрел на меня выпученными глазами, повторяя, что он мистик и закон – понятие мистическое. «Надо же, как интересно!» – отвечала я. И теперь у меня на руках семеро детей в обносках, а он, мистик, распоряжается собственностью папы.

– Что толку теперь говорить? – жалко произнес Сэм. – Обидно, конечно. Хенни, ты сейчас не думай об этом. Подожди, пока встанешь на ноги. А я тем временем подыщу нам дом. – На каминной полке лежал веночек с оранжевыми цветами. Сэм рассеянно взял его, повертел в руках и сказал со вздохом: – Примерю на головку Леди-Малютки. Этот венок предназначался для четырнадцатилетней невесты, но я уговорил торговца продать его мне. – Сэм уже позабыл, что он подарил венок Хенни по случаю ее благополучного разрешения от бремени. Она ему о том напоминать не стала, лишь с горечью во взгляде смотрела, как он покидает комнату, унося с собой венок.

Жалея себя, сетуя на судьбу, Сэм сначала сообщил печальную новость Луи, потом – Эрни. Затем троих младших сыновей привел к клеткам со змеями и там сказал, что им придется покинуть эти холмы и сад, облачающийся в наряд новой весны. Этот участок продадут: здесь будут жить другие дети. Один за одним отпрыски его впадали в уныние, все, кроме Леди-Малютки. Та, надев на голову венок с оранжевыми цветами, бегала по своим друзьям и соседям, хвастаясь красивым подарком и заодно, с живостью и волнением в больших наивных глазах, сообщала всем, что они переедут из Тохога-Хауса в Виргинию. К десяти часам следующего утра эта новость облетела всех, кто знал Сэма, и департамент гудел, как улей. Выходит, в итоге Сэм Льстивый ничего не получил от тестя: продался за котлы египетские[111], а в котлах оказался пшик – салат из одуванчиков. Выходит, не состоится его триумфальное шествие от успеха к успеху. А один зловредный молодой человек заметил с сарказмом, что Сэм отсутствовал десять месяцев и вернулся домой к рождению нового сына, что вероятно, полностью соответствует неким странным гинекологическим особенностям организма его жены. Эта ложь всем так понравилась, что к вечеру смехотворная небылица превратилась в правдоподобную сплетню, порочащую семью карьериста, упорно карабкавшегося наверх по социальной и служебной лестнице, – улыбчивого фарисея и живой игрушки богатого человека. Еще двадцать четыре часа назад Сэм был героем своего департамента, а теперь коллеги у каждого стола насмехались над ним, называя его лизоблюдом, тряпкой и чокнутым доброхотом. Сэм, твердо веровавший в крепкое рукопожатие и открытую улыбку, тем не менее по самым разным причинам нажил себе немало врагов – мелких врагов среди сослуживцев ниже него по должности и заработку, которых он никогда не стремился расположить к себе, потому что, по его мнению, это были презренные людишки. Он отказывался признавать чьи-либо религиозные убеждения или вступать в какие-либо братства («Никаких фратрий», – презрительно говорил он), зато нередко с готовностью, наивно веруя в собственное везение, принимал участие в различных кампаниях против мелких чиновников, которым давал оскорбительные прозвища.

Но стоило Сэму уехать в Малайю, его конкуренты и враги увидели свой шанс и стали плести против него интриги. Им ничто не мешало бы заявить (и они заявляли), что Сэм оставил свой официальный пост ради некой непонятной работы, что у него блестящие перспективы и он пристроится где угодно, так зачем его принимать на прежнюю должность в департаменте? В довершении ко всем этим кривотолкам из Сингапура во множестве поступали жалобы от полковника Уиллетса. Сидя в отеле «Раффлз» или