Из огня да в полымя - Антон Бабушкин

То, что случилось дальше, определило необходимость общения с немецкими сверхвиньями как однозначную. По той простой причине, что такое спускать с рук нельзя. Никому, никогда и ни при каких обстоятельствах.

ЧАСТЬ 5. Мальцы.

Самый большой дом в Мальцах стоял почти на окраине. Видимо фрицы, ориентируясь исключительно по размеру, решили, что он самый богатый. И подтянулись к воротам. Выглянувшего мужика срезали из автомата сразу. Въехали во двор и…

Там жила большая семья. В общей сложности десяток человек разного пола и возраста. Всех их, подгоняя пинками и прикладами автоматов, выгнали во двор. Старших перестреляли сразу. За ними младших детей. Трёх оставленных в живых девчонок, как сквозь зубы сказал Пашка — погодок от тринадцати до пятнадцати лет — хохоча, что-то гавкая и на ходу шлёпая по разным местам, поволокли в дом…

— Ах вы ж суки… Сволочи… Твари поганые… — сейчас смотреть Пашке в глаза было просто страшно. Плескалась в них такая бешеная ярость, что, если бы сейчас заглянули ему в глаза фрицы — повесились бы сами на ближайшем подходящем суку.

— Паша, тихо. Ти-хо, — нашёптываю я, ухватив парня за плечо и не позволяя рвануться вперёд, к деревне, — Они ответят. Именно они и обязательно. Просто не прям щас. Мы ничего прямо сейчас сделать не можем — ляжем только бестолку. Но они же там ночевать собрались, так?

Алтаев скрипнул зубами, сквозь зубы выдохнул:

— Похоже на то…

— И отлично. Ночью мы зайдём к ним в гости. И живой оттуда не уйдёт ни одна фрицевская гнида. Согласен?

— Да…

— Давай тогда прикинем, что, когда и как делать. Я думаю так. Ждём волчью смену. Снимаем часового (поставят же его). С него берём автомат — вооружаем тебя. Вдвоём заходим в дом и косим всю эту мразоту фашистскую под корень. Нормальный план?

— Сойдёт, — Пашка уже поспокойнее, только глазах плещется нехорошее.

— Часового…

— Я сниму. Умею.

Ну, да. Он же в разведке служил. Отдаю Пашке самолично наточенный штык-нож от Маузера. Тот осматривает клинок, пробует заточку лезвия и острия, одобрительно кивает и цепляет ножны к себе на пояс.

— Добро. Ты в доме том был когда-нибудь? Планировку… Ну… Где там и что помнишь?

— Был. Помню. А что?

— План набросать сможешь?

Милиционер молча кивает и, на обороте какой-то бумаженции быстро рисует. Смотрим на план. Ну, что сказать? Видали мы лабиринты и позаковыристее. Сени, три жилые комнаты вокруг печи. Нормально. Особенно учитывая, что нам не придётся «держаться, чтоб не резать их сонных». Сонными и покрошим.

— Паш, смотри. Вхожу в дом — сразу сдвигаюсь влево, освобождаю тебе вход. Ты входишь — сдвигаешься вправо. Друг другу не мешаем, двигаемся вперёд вдоль стен. Дом контролируем так: я правую сторону, ты левую — чтобы накрест вымести. Всё, что шевелится — косим. И так пока фашисты не кончатся. Там ещё три девчонки — нам бы их не зацепить. Потому и без гранат пойдём. Как тебе такие мысли? У тебя опыта больше. Как думаешь?

— Сойдёт. Доты штурмовать позаковыристее было.

— Ага. Ну, значит так и сделаем. И давай-ка я тебе покажу, как автомат их работает. Ты ж его только со стороны видел.

Показываю: как заменить магазин, как взводить, как поставить и снять с предохранителя, как откинуть и сложить приклад. Пашка смотрит внимательно, повторяет всё, что показано, на моём автомате с пустым магазином. Вполне уверенно. Для скоротечной драки хватит. Разборку, сборку и чистку потом покажу.

Фрицы однозначно остаются на ночлег. Делим ночь пополам. Моя смена первая: с девяти до полуночи. Пашка демонстрирует несокрушимость нервной системы и непреложный самоконтроль выключившись в девять ровно — только лёг, и уже спит. Я наблюдаю.

Темнота, но не кромешная. Светят Луна и звёзды. Видно далеко не всё, но кой-какая видимость есть. В деревне тишина. Люди сидят по домам. Никто, никуда не идёт. Даже дворовые тузики молчат. Фриц-часовой, какое-то время побродил по двору, залез в «корыто», на переднее сидение. «Бдит». Не удивлюсь, если он там дрыхнет внагляк. Ню, ню… Жаль не тебя, но твоего сменщика точно, мы научим соблюдать Устав караульной службы.

В полночь, как и договаривались, толкаю Пашку и отключаюсь сам.

Пашка будит меня через три часа. Проснулся, проморгался.

— Что видно, Паш?

— В доме тихо. Смена часовых была с полчаса назад. Тот, что сменился ушёл в дом. Этот… «караульщик» сидит в «корыте», курит. По деревне никакого шевеления.

— Через час идём. Ты как?

— Нормально я.

Час протянулся неспешно. Но кончился, всё же. Выдвигаемся к деревне. Тихо, ровно, не спеша, без шума и пыли. Уже брезжит рассвет — темнота начинает отступать. Видимость становится несколько лучше. У «наших», распахнутых ворот тормозим. Пашка даёт отмашку, которая означает «жди», и втягивается внутрь. Появляется через минуту, с автоматом в руке, даёт отмашку подходить.

Подтягиваюсь к воротам. Вместе с Пашкой тихо подходим к входной двери дома. Цепляю дверную ручку и тяну её на себя. Дверь открывается без лишних скрипов — хозяин петли смазал хорошо. Вхожу в сени и сдвигаюсь влево от дверей. Замираю, давая глазам привыкнуть к более густому, чем на дворе полумраку. Вижу какие-то фигуры в углу, придвигаюсь. Девчонки. Все трое. Прижались друг к дружке, сидят тихо, забившись в угол, слышны только всхлипы. Тихо передвигаюсь ближе к ним, наклоняюсь прижимая палец к губам. Молча тыкаю пальцем на входную дверь. Девчонки тихо, как мышки, выскальзывают на улицу.

Двигаемся с Пашкой ко входу в жилую зону. Открываем дверь. Снова повторяем: я вхожу и сдвигаюсь влево, Пашка входит и сдвигается вправо. Света здесь чуть больше, чем в сенях. Вижу три фигуры, лежащие на лавках, и прожимаю спуск автомата. Пашкин автомат выплёвывает очередь сразу за моим. Выметаем всё живое в помещении, перемещаясь в следующую комнату. Здесь ещё двое. Фрицы пытаются хвататься за оружие — наши автоматы продолжают бить, скашивая обоих. Третья комната. Ещё два фрица. Нам навстречу бьют пистолетные выстрелы. Мимо. А мы лупим внутрь комнаты веером, не целясь. Доносится вскрик. Всё. И все.

«Контролируем», по моей инициативе, фрицев. Выходим на улицу, и вытаскиваем туда же фрицевское шмотьё и оружие. Уже собрался народ. Девчонок куда-то уводят причитающие женщины. Впереди всех стоят двое мужиков. Остальные — человек пятнадцать — скопились поодаль. Чего-то ждут. Узнают Пашку, что и неудивительно — он участковым