Из огня да в полымя - Антон Бабушкин

Отойдя метров на пятьдесят вглубь, остановился и снова сбросил поклажу и экипировку. Быстро и аккуратно пришил свои петлицы на воротник подобранной на поле гимнастёрки. Привернул на место оба нагрудника и комсомольский значок. Документы убрал в нагрудный карман. Немецкий пояс с пряжкой «Gott mit uns[19]» зашвырнул в кусты, заменив его обычным красноармейским ремнём, найденным там же, в разгромленном полевом лагере. Так-то лучше. Снова навьючился и двинулся вперёд.

Движение справа по ходу. Разворот в сторону потенциальной угрозы с уходом на колено. Ствол автомата развёрнут на потенциальную цель… И я успеваю остановить начавший прожимать спуск палец: ствол направлен в светлое пятно, оказавшееся белой милицейской гимнастёркой…

ЧАСТЬ 3. Сержант милиции Алтаев.

Сам-то я с Брянщины — из Севска. Батька мой — человек героический. В 1915-м году погнали его на Империалистическую войну. Как уходил — с матушкой моей прощались они. Да так прощались, что после того их прощания я и родился в 1916-м году.

В ту войну Михаил Евграфович труса не праздновал. Был он унтером в 12-м Стародубовском драгунском полку и заслужил два Георгия солдатских за храбрость. А в Великую Октябрьскую Революцию вступил он в ВКП(б) и в Красную армию пошёл. В Гражданскую с беляками рубился под командой товарища Думенко. А как товарищ Будённый Первую Конную организовал — так туда и поступил. С Первой Конной он и белополяков гонял. И случилось подо Львовом, что левую руку ему и срубили…

В сшибке конной рубанул его пилсудчик саблей со спины и аккурат по локтю левую руку и снёс. Батька-то в седле удержался и пилсудчика того шашкой от плеча до пояса развалил. Очень, говорит, разозлился он тогда на того ляха — со спины, да вот так — вот и рубанул его от души. А потом батька коня развернул и намётом вперёд — команда-то от комэска[20] была «В атаку». Да только смотрит — руки-то у него и нет, кровь хлещет… И упал с коня без сознания. Как выжил — Бог весть. Только в госпитале полевом и очнулся. Тогда-то ему лично Сам Семён Михайлович Будённый Орден Боевого Красного Знамени и вручил. Потому как сам видел, что взводный командир без руки шашкой белополяка свалил и в атаку поскакал.

Вот где герой настоящий, на которого и я с малолетства ровняться пытался. И когда прислали мне в 1937-м году из военкомата повестку — пошёл я в Рабоче-Крестьянскую Красную Армию служить не колеблясь. Служить, правда, пришлось не в коннице, а в стрелках, хоть я и знаком «Ворошиловский всадник» награждён был. Но сказал мне тогда товарищ военком: «Так ты же, брат, и Ворошиловский стрелок тоже!» И попал я на службу в 44-ю стрелковую дивизию, которая в 1937-м году под Житомиром стояла. А в 1939-м — пошли мы в Освободительный поход. Освобождали от белополяков то, что в 1921-м году они от Советской России оттяпали. А потом перебросили нас в Карелию, и в ноябре началось…

Отправили нас в декабре уже освобождать наших, попавших в окружение. Рванули мы на подмогу и… Кто же знал, что комбриг Виноградов сволочью окажется и всю дивизию в засаду к белофиннам загонит? Влипли мы, в общем…

Ох, и хлебнули ж мы тогда… Техника на морозе лютом встала, а финны везде: со всех сторон пули летят — и лыжники из автоматов кроют, и снайперы бьют, и артиллерия лупит так, что головы не поднять. Но мы держались. Зубами. И ничего финны с нашей ротой сделать не смогли — не сдались мы и не побежали. Вышли с боем. От роты нашей тогда два взвода некомплектных осталось. Но прорвались мы к нашим. А Виноградова потом по приговору военного трибунала перед строем расстреляли. И правильно.

Потом повоевали мы ещё. И по лесам за белофиннами на лыжах гонялись, и Линию Маннергейма брали. Хорошо им, гадам, та дорога аукнулась, на которой 44-я дивизия легла. Надолго запомнится.

В апреле 1940-го года демобилизовался я в звании старшины и с медалью «За боевые заслуги», аккурат перед тем, как 44-ю дивизию домой под Житомир отправили. Вернулся я в Севск и пошёл в милицию служить. Присвоили мне моё же звание старшины, только уже по милицейской линии и отправили на курсы начальствующего состава, поскольку восьмилетку я закончил и Государственной Награды удостоен.

Отучился я, а перед самыми экзаменами вызвали меня зачем-то к начальнику курсов. Прихожу, докладываюсь как положено, а у начальника в кабинете сидит аж старший майор милиции незнакомый. И ему наш начальник курсов и говорит:

— Ты, Антоныч, на кадровый голод жаловался? Так вот тебе готовый кадр: комсомолец, кандидат в члены ВКП(б). И в Освободительном походе участвовал, и с белофиннами воевал, и медаль имеет, и курсы наши почти закончил. Что, Алтаев? Пойдёшь служить в Брестскую область участковым инспектором?

А я в ответ:

— Так точно, товарищ инспектор милиции! Пойду!

Сдал я экзамены за курсы, получил звание сержанта милиции — а это, между прочим, воинскому званию лейтенанта в Красной Армии равняется — да и двинулся в Брестскую область Белорусской ССР. Там, в Бресте, меня в ВКП(б) и приняли.

И приступил я к работе на своём участке. Он у меня в сельской местности расположен. Население разбросано, леса сплошь — пока участок просто объедешь семь потов сойдёт. Но зато люди хорошие: незлобивые, работящие, к справедливости тянутся. Пару раз бывало и так, что пока по вызову приедешь к ним — они уж сами злодея изловят, да мне передадут. Но, с другой стороны, если кто из своих что-то сотворит — хоть ты режь их, хоть на куски рви: ни словечка не скажут. Правильные, одним словом, люди. Надёжные. Так и жили.

Вот и 21 июня поехал я участок свой объезжать. Для профилактики полезно — пусть видят люди, что советская милиция здесь, о людях помнит и об их бедах заботится. Встретил по пути Яцека. Хороший он мужик, хоть и бирюк бирюком — всё норовит в одиночку, да наособицу. Помог я ему оформить сельскохозяйственную артель в своё время. Вот теперь на хуторе его вроде как колхоз, а он там вроде как председателем. Ну, не о том. Приехал я к нему, поспрашивал что у него да как, да есть ли новости, да помощь какая нужна-ли.

Он, Яцек, и рассказал, что больно много в последнее