Миттельшпиль - Шеннон Макгвайр

– Боюсь, это вас не касается, – говорит доктор Питерс, делая шаг вперед.

Доджер наклоняет голову. «Комната пятнадцать футов в длину и одиннадцать в ширину, высота потолков – восемь футов. Рост доктора Питерса шесть футов три дюйма, значит, его средний шаг – тридцать один дюйм. Импульс плюс скорость плюс скорость передачи кинетической энергии равны…»

Доктор Питерс целится. Его рука напрягается. Доджер приходит в движение. Это ее пространство, ее место, и все, что ей нужно знать, содержится в числах. Она хватает из пакета банку куриного супа с лапшой и что есть силы швыряет ее в стену справа от него. Банка пролетает в дюйме от его уха, и он начинает смеяться, но в этот момент банка ударяется о стену точно под идеальным углом и, отскочив от стены, бьет его по голове. Доктор Питерс перестает смеяться. Доктор Питерс спускает курок.

Но Доджер уже нет на прежнем месте. Это ее пространство; она знает все его секреты. Дом – это математическая модель, и только она знает его и снаружи, и внутри, досконально знает каждый уголок. Дом – не живое существо, это математическое выражение, и она перемещается по своему дому со скоростью, совершенно недоступной тому, кому нужны глаза, чтобы видеть, как расположена мебель, как устроено окружающее пространство. В этот момент Доджер Чезвич и есть окружающее пространство, и она набирает скорость.

Следом в доктора Питерса прилетает кофейная кружка – она возникает словно из ниоткуда и ударяет его прямо по горлу. Он рычит от гнева и неожиданной боли. Все должно было происходить совсем не так. Предполагалось, что маленькая математичка будет рыдать, умолять, извиняться за то, что всегда была так эгоистична у него на приемах. Предполагалось, что она скажет, что ошибалась, сделает все что угодно, чтобы себя спасти, все что угодно. Эта работа и вообще вся эта ситуация были для него испытанием. И сейчас он предвкушал награду. Вместо этого девчонка стала привидением, перемещающимся с места на место, как будто нашла способ сворачивать ткань пространства.

В него летят все новые предметы. Стеклянное пресс-папье, кактус в горшке, камень. Зачем ей камень в этом чертовом доме? Но это неважно, потому что чем больше предметов она бросит, тем точнее он поймет, где она находится.

– Прекращай, пока у меня еще осталось терпение, – говорит он. – Мне надо выстрелить в тебя всего один раз.

– Верно, – говорит она у него за спиной.

Он разворачивается. Доджер стоит прямо перед ним, ближе, чем на полруки. Она выглядит… бодрой (лучшего слова ему на ум не приходит), будто все время, что он ее знал, она жила как во сне и только сейчас решила открыть глаза. Тостер врезается ему в висок с такой силой, что он чувствует, как поддается кость, а затем он проваливается в темноту, и это больше не имеет значения.

Тяжело дыша и крепко сжимая тостер, Доджер стоит над телом своего психотерапевта.

Это хороший тостер. Почему она раньше не замечала, насколько это хороший тостер? На его блестящей боковой поверхности вмятина, в точности повторяющая размер и форму черепа доктора Питерса. Наверное, больше он не будет делать тосты. Как жалко. Это был хороший тостер.

Ее сумка начинает звонить.

Сперва Доджер смотрит с недоумением, но потом до нее доходит. Телефон. Это ее телефон. Она ставит тостер на стол, она достает телефон из сумки и смотрит, кто звонит. Неизвестный номер. Наверное, реклама или кто-нибудь собирает пожертвования на политическую кампанию. Лучше проигнорировать этот звонок. У нее есть проблемы поважнее.

С другой стороны, иногда проблемы поважнее решаются легче, если временно от них отстраниться. Так что она скользит пальцем к маленькой зеленой иконке «Ответить» и подносит телефон к уху.

– Слушаю?

– О господи, это сработало! – раздается задыхающийся, взволнованный и такой юный голос.

Ее собственный голос. Доджер непонимающе хлопает ресницами. Хмурится. И говорит единственное, что может сказать в сложившихся обстоятельствах:

– Какого хрена тут происходит?

– О! Хм. Привет, Доджер из будущего. Это Доджер из прошлого. Точнее, Доджер из десятого декабря 2008 года. Я бы позвонила вчера, но после землетрясения связи практически не было. Я добиралась до Пало-Альто на попутках. Звоню из дома наших родителей. – Нервный смешок. – Это так странно. Я и раньше разговаривала с будущим, но сама звоню в первый раз. Как думаешь, это посчитают как междугородний?

Доджер тяжело опускается на пол. Она не помнит, чтобы делала подобный звонок, – совсем не помнит, – но с каждым словом другой Доджер ее все сильнее охватывает чувство дежавю. Она уверена, что к тому моменту, как положит трубку, она будет помнить разговор с обеих сторон. Математика меняется.

– Почему ты мне звонишь? Как ты мне звонишь?

– Оу. Хм. После того как Роджер позвонил нам из будущего, я открыла наш календарь для планов на тридцать лет и обвела первую попавшуюся дату. Я бы не смогла объяснить, как пришла к решению, но интуитивная математика иногда не хуже математики из учебников, если работаешь не на оценку.

– А этот номер?

– Это ведь и мой номер тоже, просто еще нет. Я набрала самую логичную комбинацию, какую только смогла придумать.

Все это не имеет смысла, и потому каждая мелочь абсолютно осмысленна. Все, что говорит младшая Доджер, укладывается в понимание мира, каким его видит старшая Доджер, – мира, состоящего из математики. Просто время от времени математика устанавливает собственные правила – когда захочет. Математике это позволено.

– Зачем ты звонишь?

– А ты не знаешь?

– Думаю, нет, пока ты мне этого не скажешь. Для меня всего этого еще не было. Я – это будущее, но не твое будущее, пока ты не закончишь звонок.

Это должно ужасать – мысль, что она меняет уравнение, из которого следует ее реальность. Потому что что-то точно изменится. Она в этом уверена, как и в том, что с каждой секундой у нее все меньше шансов избежать превращения в будущее той девушки, которой она пока еще никогда не была.

(А кроме того – такое облегчение знать, что время можно вот так переписать. Теперь многое в ее жизни становится объяснимым. Хороший математик всегда готов перепроверить свою работу, изменить части, не соответствующие общему выражению. Вот что она сейчас делает. Просто… изменяет части и делает себя лучше. Она из прошлого стала бы звонить только для того, чтобы сделать будущее лучше.)

– Мне позвонил Роджер, – говорит ее прошлое «я», а Доджер в настоящем закрывает глаза и молча слушает каждое идеальное, болезненное слово.