Миттельшпиль - Шеннон Макгвайр

Междугородний звонок

Лента времени: 11:15 PST, 10 декабря 2008 года (семь лет назад, время разматывается)

Когда Доджер приходит в квартиру, там никого нет. Все окна разбиты. По фундаменту пошли новые трещины. Она быстро делает вычисления на земле, на узкой полоске, считающейся их двором (она могла бы проделать все это в уме, но написанному легче доверять), и решает, что, если она не будет тормозить, это достаточно безопасно. Если она почувствует запах газа или дыма или еще какой-нибудь запах, которого там быть не должно, она просто выйдет. А пока этого не случилось, она может поискать утешения в разрушенном привычном укладе и собрать свои вещи.

Она пока не знает, куда отправится, – наверное, к родителям, – но точно не останется здесь. Не после того, как Роджер на нее смотрел – со смесью страха, ненависти и тоски. Не после того, как погибла Смита. Может быть, бегство – это не самый взрослый поступок, но Доджер никогда особо не доверяла взрослым. Иногда логика подсказывает, что правильнее всего сделать то, что сделал бы ребенок.

Книжные полки в коридоре рухнули, их содержимое валяется на полу.

«За лесоградной стеной», упав, открылась прямо посередине – на изображении Невозможного города во всем его золотом и ртутном великолепии. На секунду Доджер замирает, изучая изображение. Что-то в нем…

Нет. Сейчас не время. Она встряхивается и начинает копаться в грудах вещей и мусора, время от времени останавливаясь, чтобы извлечь особенно любимое детское сокровище. В ее жилище никогда не было реальной системы хранения. По крайней мере, потолок не обрушился; по крайней мере, стекла не так много. По крайней мере, они не умерли. Пусть Роджер смотрит на нее как на чудовище, но они не умерли. Может быть, они смогут это преодолеть.

Она заходит в свою комнату. Здесь практически не чувствуется, что что-то случилось, и ей становится чуть легче. Повсюду куски штукатурки с потолка, маркеры рассыпаны по полу, да подушка свалилась с кровати.

Каким-то образом землетрясение стерло записи с половины стены, превратив выкладки в единое черное пятно. Она не понимает, как это могло случиться, но не собирается игнорировать то, о чем сообщают ей собственные глаза.

Доджер садится на кровать и закрывает лицо ладонями. Искушение дотянуться до Роджера огромно. Ей хочется с ним поговорить. Хочется знать, что все в порядке. Но все не в порядке. Они породили землетрясение. Она не знает как, не знает почему, но она точно знает, что именно они вызвали его, когда работали вдвоем.

Они опасны. Может быть, не по отдельности, но вместе? Вместе они могут разрушить мир. Это не слишком приятная мысль. Но другой мысли у нее нет.

Звонит телефон.

Доджер опускает руки. Может быть, это дежурный звонок от родителей, может быть, это Кэндис или Эрин хотят убедиться, что она жива. Ей даже в голову не приходит, что это может быть Роджер. Сегодня он не позвонит. Может, не позвонит никогда.

Она отвечает. (Вокруг нарастает и разбивается ощущение жамевю, потому что в первый раз она не отвечала на звонок: в первый раз это было путаное голосовое сообщение, и его оказалось достаточно, чтобы все стало немного лучше, чтобы эта ситуация повторилась еще раз. Этот раз не первый. И они никогда еще не были так близки.)

– Алло?

– Доджер. – Это и голос Роджера, и нет: он старше, звучит опустошенно, Роджер еще не достиг крайней степени истощения, но близок к тому, держится одной только силой воли. – Я знаю, ты злишься на меня, и понимаю, что я последний человек на свете, с кем бы ты хотела сейчас разговаривать, но, пожалуйста, я тебя прошу, не вешай трубку.

(В прошлый раз это было сообщение, это было голосовое сообщение; мы ошиблись, ошиблись как минимум еще один раз, хотя думали, что все делаем правильно.)

– Злюсь? – Смех булькает в горле. Она подавляет его. – Почему я должна на тебя злиться? Я за тебя переживаю. Ты так быстро убежал, что у меня даже не было шанса сказать тебе, что мы справимся. Ты в порядке? Голос у тебя не очень.

– На самом деле я совсем не в порядке. Но… разве сегодня не было землетрясения? Это другой день?

– А, – говорит она: все становится на свои места, мир снова кристально ясный, все числа выстраиваются, приготовившись к переменам. Есть только одно объяснение происходящему, потому что Роджер не стал бы ей звонить, точно не сейчас. – Ты в будущем, да?

В отличие от нее, он позволяет себе рассмеяться. Смех просачивается между слов:

– Ты догадалась даже быстрее, чем я ожидал. Я очень скучал по тебе, Додж.

Итак, получается, им не удалось примириться: тишина, которая эхом отдается у нее в черепе, заполняя пространство, где должен быть Роджер, становится нормой. Она вздрагивает.

– У меня еще не было времени соскучиться, но звучит так, будто я должна быть к этому готова, – говорит она, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Хотелось бы этого избежать.

– Мне тоже, – говорит Роджер, и она ему верит. – Но мне – вернее, мне в твоей временной линии, ему – ему нужно время, чтобы суметь принять то, что произошло. Ты всегда адаптировалась быстрее. А ему – мне – нужно это принять, потому что оно никуда не денется.

– Я следую за числами. Они говорят мне, что делать.

– Порой я жалею, что математика досталась не мне, – говорит он и, немного помолчав, продолжает: – Роджер в твоей временной линии – идиот. Он не готов принять то, что ему необходимо знать, и отталкивает тебя, потому что боится. Я не могу на это повлиять. Фокус, который позволяет мне позвонить тебе, не работает, если я пытаюсь позвонить себе самому, потому что я не математика, я – слова, а слова могут много чего изменить, но только не законы времени. Ты единственная, до кого я могу дотянуться таким способом. Поэтому, пожалуйста, Додж. Я хочу, чтобы ты дала ему время. Я хочу, чтобы ты дала ему самому к тебе прийти. Но я хочу, чтобы ты помнила, что я люблю тебя. Что он тебя любит и не перестанет любить ни на секунду, даже когда будет пытаться убедить себя, что все эти годы вас связывала какая-то ужасная folie à deux.

– У нас нет общего бредового расстройства, – протестует Доджер. – Все это реально. Если исключить квантовую запутанность, мы бы никогда не встретились.

На нее накатывает волна беспокойства, потому что они бы все равно встретились, разве нет? Они бы встретились в каком-то помещении, которое она