Миттельшпиль - Шеннон Макгвайр

– Да, – говорит он уязвленно. – Я думал, что довольно сильно помог вам.

– И да, и нет. Сейчас я еще раз пробежалась по нашим сеансам. Мне всегда казался интересным ваш способ реагировать на мои рассказы о социальной изоляции – вы говорили мне, что я должна разобраться со своими эмоциональными конфликтами, прежде чем пытаться заводить друзей. Я ждала, что вы отправите меня в группу поддержки или еще что-то подобное, а не будете все время твердить: «Нет-нет, будьте затворницей, пока я не скажу вам, что хватит».

– Но вы следовали моим советам.

– Следовала. Потому что именно это мне хотелось от вас слышать, и именно это – делать.

Она спокойно на него смотрит, и впервые с того момента, как зазвонил телефон и голос доктора Рида приказал ему задействовать пистолет, доктор Питерс по-настоящему напуган. Она не испытывает беспокойства. Не испытывает дискомфорта. Она расслаблена, будто кошка, играющая со своей будущей пищей. Но она не должна быть такой. Кукушки-математики, нервные, упрямые и сверхлогичные, не похожи на нее. Она должна была уступить, должна была умолять его сказать, что ей делать. Пистолет не может действовать независимо от курка.

– Вам не кажется, что нам стоит обсудить, почему вы так стремились к социальной изоляции?

Она смеется – действительно смеется – и говорит:

– Тогда я была другим человеком. Буквально. Люди подобны уравнениям, доктор. Их всегда можно переписать.

Кто-то стучит в дверь. Она поворачивает голову, взгляд у нее проясняется, и она снова смотрит на него:

– Последний шанс. Кто вас послал?

– Никто.

– Дело ваше. – Она встает. – Я вернусь.

И она уходит из столовой, из его поля зрения, оставляя его в одиночестве и в полной беспомощности, так что ему остается только ждать ее возвращения.

Доджер думает, что ей полагается нервничать. День представлял из себя уравнение неизбежности: от необъяснимого нападения ее психотерапевта и звонка ее прошлого «я» до этого стука в дверь. Стоило ей отвлечься на другие дела, и причины звонка уже становятся все более неясными: сейчас она помнит, что Роджер звонил ей из будущего, и, раз она об этом помнит, у нее не было причин звонить самой себе из прошлого. Жить в парадоксе не очень приятно. Но она все равно не согласилась бы на другой вариант. Без этого парадокса все сложилось бы иначе.

(Она не может избавиться от ощущения, что все уже складывалось иначе, по меньшей мере один, но, может, и десятки раз. Десятки итераций, в которых недоставало косинуса, чтобы плавно соединить две половинки одного уравнения, недоставало этого рационального жульничества, позволившего точно знать, что она будет готова идти дальше. Она предпочитает дискомфорт парадокса агонии линейного, но несовершенного мира.)

Стук повторяется, на этот раз более настойчиво.

Доджер открывает дверь. Повисает тишина.

Роджер прибавил в росте еще пару дюймов или около того; больше он не вырастет – период возмужания уже прошел. Он все еще слишком худой, можно сказать – тощий. Волосы у него слишком длинные, чтобы лежать аккуратно, но слишком короткие, чтобы выглядеть элегантно, – они неряшливо падают ему на лицо, и из-за этого круги под бледными затравленными глазами кажутся еще чернее. На нем джинсы и футболка, которые выглядят так, будто их вытащили из корзины для грязного белья; он прижимает к груди рюкзак.

Эрин, напротив, выглядит идеально: ее рыжевато-золотистые волосы собраны в аккуратный хвост, лицо абсолютно чистое. На ней серые штаны из спандекса и неприметная худи; весь ее вид говорит: «У вас на пороге неприятности» или «Ждите несчастного случая». Рюкзак у нее поменьше, чем у Роджера, и не так плотно набит. Он похож на сумку для выживания, которую давно держали наготове. Эрин не хмурится, но тьма у нее в глазах говорит, что грядут плохие времена.

Доджер ее почти не замечает. Все эти данные можно отложить и проанализировать позже. Все ее внимание сосредоточено на Роджере: как он дышит (он до сих пор курит, она видит это по наклону его плеч), как он стоит, как смотрит на нее, как будто она – сама невозможность. Парадокс. В любое другое время она улыбнулась бы этой мысли. Но не сейчас.

Не сейчас. Этот момент нестабилен по своей природе, и она не может не думать, что все эти метания между прошлым, настоящим и будущим были попыткой укрепить именно его, чтобы хоть немного уменьшить вероятность провала. Улыбка может расшатать ситуацию. Поэтому она просто на него смотрит – спокойно, серьезно и выжидающе.

Эрин проталкивается мимо Роджера и заходит в дом.

– Приди в себя и собери свои вещи. – Эрин, как всегда, безапелляционна. Кажется, со времен землетрясения она вовсе не изменилась: все такая же энергичная и суровая; как будто ей тесно в собственной коже и она вот-вот взорвется. – Я все объясню по дороге, просто тебя ищут очень плохие люди, и они будут здесь с минуты на минуту.

– Они уже здесь, – сообщает Доджер, отрываясь от созерцания брата и поворачиваясь лицом к его спутнице.

Эрин ошеломленно моргает. Приятная перемена. Эрин всегда было пугающе трудно сбить с толку. Доджер продолжает:

– Мой психотерапевт проник в дом и пытался меня застрелить. Я ударила его тостером. Он привязан к стулу в столовой. Хочешь помочь мне уговорить его ответить на пару вопросов?

Брови Эрин удивленно поднимаются.

– Серьезно? И ты не позвонила копам?

– О, я им позвонила.

Брови опускаются: теперь Эрин хмурится.

– Я сказала им, что дети в овраге поджигают петарды, что является риском возникновения пожара, а заодно – отличным объяснением пистолетных выстрелов. Так что за ним никто не придет.

На этот раз брови Эрин взлетают выше некуда, и она смотрит на Доджер с нескрываемым одобрением.

– И когда ты успела стать такой злобной? – спрашивает она.

– Когда люди начали пытаться меня убить. – Доджер снова переводит взгляд на Роджера. Он выглядит растерянным, но не испуганным. Пока он не боится, ей тоже бояться нечего. – Знаешь, я не ставила на тебе крест. Я просто ждала, когда ты будешь готов.

Роджер заходит в дом, двумя шагами преодолевает пространство, отделяющее их друг от друга, и, оказавшись перед ней, заключает ее в такие крепкие объятья, что ей становится трудно дышать. Она высвобождает руки и в свою очередь обнимает его, закрыв глаза и уткнувшись носом ему в плечо. Теперь она видит свой коридор: с более высокой точки зрения;