Миттельшпиль - Шеннон Макгвайр

практически не помнит, но и не может до конца забыть, и у них были бы синяки на руках, и остатки седативных препаратов в венах, и они бы прижались друг к другу и поклялись никогда больше не сбиваться с пути. Именно там все и началось. Именно тогда они узнали, на что способны.

Но это видение смутное, как в дымке, и Доджер не успевает за него ухватиться: оно растворяется в тенях и чувстве дежавю. Это чувство преследует ее всю жизнь, сильнейшее чувство, что практически все, что она делает, уже случалось раньше, по меньшей мере раз, а то и больше. Она уже почти к этому привыкла. Может быть, все живут вот так, с чувством неопределенности и ложными воспоминаниями.

– Я знаю, – говорит Роджер, и кажется, что он страшно устал, и она слышит что-то на фоне его молчания – что-то похожее на звуки выстрелов. Кожа у нее покрывается мурашками.

– Ты в порядке?

– Нет, – говорит он. – Я облажался, Додж. Я сбежал после землетрясения, и, когда я нуждался в тебе, тебя не оказалось рядом, потому что ты… Я не знаю. Может быть, ты меня разлюбила, а может, просто устала иметь дело с моей сраной убежденностью в том, что я все знаю лучше всех. Но это все неважно, потому что я убежал, и ты думала, что я не хочу, чтобы ты пошла за мной, так что, когда я в заднице, мы оба в заднице. Мне нужно, чтобы ты не ставила на мне крест, окей? Вот и все. Мне нужно, чтобы, когда я к тебе приползу, ты вспомнила этот звонок и была готова дать мне еще один шанс. Пожалуйста.

– Я никогда не поставлю на тебе крест, – говорит она, и ее голос звучит так уязвленно и так молодо, что у него сжимается сердце. – Я могу что-нибудь для тебя сделать? Я имею в виду, не для тебя нынешнего, а для тебя, который звонит мне из будущего. Тебе нынешнему я дам время, и, когда он ко мне вернется, я буду готова, если ты уверен, что он вернется.

Роджер смеется, тихо и болезненно.

– Я бываю тупицей, бываю таким козлом, но я никогда не был настолько глуп, чтобы убежать от тебя навсегда. Он придет. Я приду. И тогда ты сделаешь так, чтобы эта версия меня никогда не существовала, потому что в этом не будет надобности. Ты можешь изменять математику.

Мгновение Доджер молчит, переваривая услышанное вместе с отдаленными звуками выстрелов. Наконец, она спрашивает:

– Я с тобой там, в будущем?

– Да.

– Какая я?

– Одинокая.

Всего лишь одно слово, но сколько всего оно в себе заключает – как знак равенства в конце уравнения. Доджер закрывает глаза, и ей так хочется отнестись к этому жесту так же, как ей часто случалось раньше: как к предлогу потянуться к Роджеру и больше не быть одной. Но она знает, что не может.

Будущий Роджер вне пределов ее досягаемости, а Роджеру в настоящем необходимо, чтобы она на какое-то время оставила его в покое, чтобы он когда-нибудь снова подпустил ее к себе. От этой мысли выносить пустоту в голове не становится легче.

– Логично, – говорит она. – Скажи ей, что я постараюсь для вас что-нибудь сделать. Я буду ждать тебя. Я не сдамся.

– Это все, что мне нужно было услышать.

В голосе Роджера она слышит готовность умереть. Доджер охватывает холодный ужас, потому что она нисколько не сомневается, что он сейчас повесит трубку, что их короткое общение – то, что есть, или было, или только будет – подходит к концу. Также она понимает, что, как только он повесит трубку, он перестанет существовать – или потому, что умрет, или потому, что изменил уравнение так глубоко, что уже никогда не станет этим Роджером. В любом случае она просто не может позволить ему уйти, пока не скажет еще кое-что.

– Роджер? – быстро говорит она.

– Да?

– Я люблю тебя.

Они говорят это не так часто, как должны бы, потому что это странная любовь – и филия, и агапэ, и расстояние, и время. Она не вписывается в современные определения. Как и они сами.

Она слышит его улыбку.

– Спасибо, Додж.

– Она тоже тебя любит. Будущая я. Иначе и быть не может.

– Я знаю. Но… спасибо, что сказала.

Затем связь обрывается, и теперь она по-настоящему одна: не разговаривает с будущим, не может дотянуться до настоящего.

Не отрывая взгляда от телефона, Доджер Чезвич сползает на пол, и наступает тишина.

Виток

Лента времени: 14:31 PDT, 16 июня 2016 года (настоящее возвращается)

Младшая Доджер замолкает. Повисает тишина. Наконец она осторожно спрашивает:

– Ты еще здесь?

– Здесь, – подтверждает старшая Доджер, та Доджер, которая существует в 2016 году и только что ударила мужчину тостером по голове. Теперь она помнит этот звонок. Помнит голос Роджера на фоне выстрелов и спокойный страх, который разлился у нее внутри, как чернила по хлопку, окрасив ее ужасом от макушки до пят.

(С другой стороны, она помнит, как вернулась в дом, собрала чемодан и уехала, не сказав никому ни слова. Она помнит, как подумала, что если он отвернулся от нее, то и она от него отвернется. Эта версия событий уже становится нечеткой, размывается, как те уравнения на стене после землетрясения. Скоро от ее временной линии останется лишь бледное «что, если…». Наверное, ей должно быть страшно – исчезает момент времени, определивший многие годы. Но ей не страшно – ей становится спокойнее, уютнее, как будто она все расставляет на свои места, так, как и должно было быть с самого начала. Дежавю, преследовавшее ее всю жизнь, наконец обретает смысл.)

– Окей, ладно, – говорит младшая Доджер. Затем удивленно добавляет: – Я что, правда это сделала? Позвонила в будущее? Потрясающе. У нас в будущем есть летающий автомобиль?

– Слава богу, нет, – отвечает старшая Доджер. – Представь, что будет, если у некоторых знакомых нам водителей появится летающий автомобиль. Представь Роджера на летающем автомобиле. Да он передавит всех за неделю.

Младшая Доджер смеется.

– Наверное, ты права. Я хочу спросить тебя… у-у-у, вообще-то обо всем подряд, но, думаю, лучше не создавать еще больше парадоксов.

– Звучит разумно, – говорит старшая Доджер. – Если я расскажу тебе о своей жизни, это может изменить твои поступки, и тогда я вообще могу перестать существовать.

– Да, лучше не рисковать.

– Точно.

Она должна существовать. Не эгоизм, не самосохранение заставляют ее так думать: она должна существовать, потому что именно у этой ее версии на полу кухни лежит мужчина