Берсеркер: Маска Марса. Брат берсеркер. Планета смерти - Фред Сейберхэген

Брат Иованн по-прежнему печально смотрел на крестьян, хотя слова его были обращены к рыбе, плескавшейся в реке.

– Сестра Рыба, я отпустил тебя на волю не потому, что мы не нуждаемся в пище, а затем, чтобы ты могла благодарить Господа, который дает всем то, что им нужно: удильщику – добычу, рыбе – свободу. – Иованн печально покачал головой. – Мы, люди, так часто забываем благодарить Господа за то, что Он посылает нам, так часто тратим время на то, чтобы опередить прочих!

Рыба по-прежнему билась на мелководье. Должно быть, она никак не могла прийти в себя – то ли от боли, то ли от того, что наглоталась воздуха.

Иованн поднял голову:

– Успокойся, сестра Рыба! Довольно! Живи в воде и дыши ею, а не воздухом! Благодари Господа так, как это свойственно рыбам!

Всплески прекратились. Рябь и пену унесло вниз по течению.

Воцарилось молчание. Крестьяне вскинули руки, сложенные в подобии клина, и боязливо переглянулись. Похоже, они хотели обратиться в бегство, но не смели. Брат Саил разинул рот и переводил бессмысленный, как у рыбы, взгляд с Иованна на реку и обратно.

Иованн отвел Саила в сторонку и сказал ему:

– Я часок побуду в одиночестве, помолюсь Господу, чтобы Он очистил меня от гнева и гордыни. А также о том, чтобы Он даровал этим беднякам хороший урожай. Сделай то же самое.

И он медленно побрел по дороге, обратно к монастырю. Брат Саил остался стоять, растерянно глядя ему вслед.

Когда Деррон поднимался по горбатым ступеням, ведшим на холм, где стоял собор, иррациональное ощущение присутствия возлюбленной оставило его, сменившись горечью от безвозвратной потери. Ему пришло в голову, что ее гены рассеяны в хромосомах примерно двух тысяч предков. И он никогда не подойдет к ней ближе, чем теперь. Прочная стена временных парадоксов не даст ему вернуться в дни ее жизни, в то время, о котором он думал как о своей юности.

Истина состояла в том, что он так и не простил ей ее смерти, того, что она погибла вместе с миллионами других беспомощных жертв, лишив его жизнь цели и смысла. Может быть, он так стремился в Ойбогг именно затем, чтобы попытаться наконец простить ее? «Ну так сделай же это! – сказал он себе. – Сделай все необходимое, чтобы покончить с этим сейчас, сегодня. Развяжись с этим, чтобы вновь научиться быть добрым к себе и к кому-нибудь еще…»

Поднявшись выше уровня крыши монастыря, Деррон обернулся и увидел под собой всю долину. Залитая водой, она выглядела более дикой, чем помнил Деррон, и все-таки это была та самая долина. Он миновал саженец у поворота лестницы и внезапно осознал, что через три сотни лет это тоненькое деревцо превратится в могучего патриарха с корявым стволом и густой листвой, не пропускающей лучей полуденного солнца. Они оба стояли под этим самым деревом, смотрели на долину и выбирали себе холм – Господи, вон же он, тот самый холм, только сейчас на нем нет деревьев, – на котором хотели когда-нибудь построить себе дом и растить там детей, непременно двоих…

Деррон продолжал подниматься. Он чувствовал, что если задержится здесь, то пойти дальше уже не сможет, а ему было необходимо идти дальше. И вот наконец он увидел мощеную площадку перед входом в собор. Память сохранила даже узор этой мостовой, где в будущем они будут стоять вдвоем… Если остановиться здесь, посмотреть на эту зеленую изгородь и статуи на сером фасаде собора, можно поверить, что его юность и любовь все еще живы, а война и горе – не более чем дурной сон…

Изгородь была такой же зеленой, как тогда – после дождя, под ярким весенним солнцем. Но ее голос не прозвучит здесь. Никогда больше он не прикоснется к ней, даже если простоит тут до тех пор, пока не упадет. И на миг Деррону подумалось, что сейчас он действительно упадет – упадет на колени и примется молиться или разрыдается, ибо осознать, что она действительно умерла и он больше никогда ее не увидит, было слишком тяжело. Тяжело, и все же необходимо.

Деррон знал, что не сможет принять это сразу, но главное – начать, и тогда он уже не отступит. Глаза застлала какая-то пелена, но он не собирался плакать. Он собирался стоять здесь – и жить. Жить дальше.

Нет, это еще не все. Чтобы до конца смириться с потерей и обрести свободу, ему нужно еще зайти в храм, где они провели целое утро: Деррон помогал ей фотографировать витражи. Деррон вспомнил, как он высказал вслух пожелание, чтобы предполагаемый Творец Вселенной вышел и явился им в посвященном Ему храме. Молодой историк желал задать Ему несколько нелицеприятных вопросов. Относительно того, что в мире чересчур много несправедливости.

Деревянная дверь была так же прочна, как и триста лет спустя. Деррон задумался, могла ли деревянная дверь прослужить триста лет. А, не важно. Он с трудом отворил ее. Скрип петель эхом разнесся под сводами. Вдруг Деррон вспомнил, что его деревянный посох остался в монастырской келье. Тоже не важно: нападение берсеркера ему не угрожает.

Он вошел и зашагал по нефу. Главный неф был футов тридцать в ширину. Ряды колонн отделяли его от боковых нефов. Во всем остальном он тоже был огромным: триста футов в длину, замковые камни арок – в ста футах над полом. Да, тут хватит места и Богу, и берсеркеру. В храме было множество укромных закоулков, где могли спрятаться дезертир или беременная девица, чья жизненная линия сбивала с толку наблюдателей в секторе.

В восточной стене горели витражи. Высокие арки еще не успели закоптиться от многовекового дыма свечей. Большую часть собора построили при жизни последнего поколения. Вообще-то, собор еще не был завершен: последняя война распугала строителей или заставила их взяться за оружие. Часть колонн и стен были загорожены строительными лесами. Местами свисали оставленные рабочими канаты и веревки; в замкнутом пространстве, неподвижные, они казались высеченными из камня. Забытые мастерки и отвесы медленно зарастали пылью.

Война не коснулась собора – солдаты не совались сюда то ли из почтения к святому месту, то ли из суеверного страха, то ли из-за того, что не было удобного случая. Даже витражи остались целыми. Только солнце касалось цветных стекол, заливая мягкий полумрак собора праздничным сиянием. Широкие ступени, что вели в боковые приделы, и большая часть каменного пола были уложены не более ста лет назад и по-прежнему оставались