Династия Одуванчика. Книга 4. Говорящие кости - Кен Лю

на Тан-Адю, избегаешь заявлять о другом видении мира адюанами, отказываешься черпать из этой сокровищницы культурного опыта, дабы подкрепить свой аргумент и сделать эссе поистине выдающимся. Где описание многодневного ритуала зажаривания кабана целым племенем? Где воспоминания о том, как ты вместе с сестрами ходила собирать ракушки? Где запахи, вкусы, звуки и цвета жизни в хижине на Тан-Адю, в окружении родных любимых людей, вдали от суматохи Дара? Не знай я, кто автор, ни за что не догадалась бы, что это написано женщиной не из Дара.

Дзен-Кара посмотрела в глаза ожидающей ответа наставницы и почувствовала себя неуютно. После долгой паузы она прохрипела наконец: «Спасибо», после чего поспешно вышла вон.

Вернувшись к себе в комнату, она дала волю бушевавшим в сердце гневу и разочарованию.

Не знай я, кто автор, ни за что не догадалась бы, что это написано женщиной не из Дара.

Разумеется, мастер Тату желала добра своей ученице, но откуда наставнице было знать, как больно ранили ту ее слова?

Дзен-Кара была далеко не первой токо давиджи с архипелага Тан-Адю. Любознательные парни и девушки с ее родных островов, преимущественно дети вождей и старейшин, приезжали в Дара еще со времен утверждения Трона Одуванчика, и некоторые из них сумели подняться на первую ступень в иерархической лестнице ученых званий. Большая часть адюан вернулась домой. Они удовлетворились тем, что сумеют применить свои знания на пользу родному народу: будут вести дела с купцами и чиновниками из Дара или же познакомят соплеменников с новыми сортами растений и инструментами, привезенными из империи. Но некоторые предпочитали остаться в Дара и там становились актерами или сказителями.

Как-то ее друзья-дара повели Дзен-Кару на одно из таких представлений, полагая, что это развеет ее ностальгию. Сказитель вспоминал о жизни на Тан-Адю: в мельчайших подробностях описывал национальные блюда вроде пюре из таро; пел священные песни, используемые при общении с крубенами; показывал, как правильно грести, когда плывешь в адюанской пироге. Он поведал о том, как впервые с вожделением посмотрел на женщину, испытав неведомое мальчикам чувство, повествовал о суровости, с которой отец вершил правосудие в их семье, и о том, что его мать бездумно повторяла слухи об ужасах жизни на Большом острове. Потом сказитель повеселил публику анекдотами про нелепые ситуации, в которые попадал, только-только перебравшись в Дара: он не знал, как мыться в ванной («Для чего эти аккуратные подушечки из плетеной травы – чтобы протирать лицо?); как есть пельмени («Брызнула обжигающая жидкость, и мне показалось, что я заглотил кусок лавы!»); как правильно сидеть («Можете представить: все время, пока я обедал в обществе своей благодетельницы и ее супруга, я сидел в позе такридо!)…

Слушатели в чайном доме то хохотали, утирая глаза, то сидели как завороженные, а потом, когда рассказчик обходил публику с блюдом, ему щедро бросали монеты. Друзья Дзен-Кары возбужденно перешептывались, очарованные сказителем:

– Надо же, какой же он одухотворенный! Находится в полнейшей гармонии с природой!

– Ох и трудная была у него жизнь! Наверное, отец бил беднягу, потому что не понимал истинного призвания мальчика…

– Обожаю слушать, как он смеется. Сразу испытываешь такое умиротворение! Думаю, стоит признать, что адюане живут в большем ладу с богами, нежели дара…

– Ну да, поскольку примитивные племена хранят мудрость, которую мы, со всеми нашими книгами, деньгами и деловыми хлопотами, успели позабыть.

И так далее в том же духе…

Дзен-Кара молчала, лицо ее раскраснелось от стыда и обиды. Девушке хотелось крикнуть приятелям, что история сказителя – это не ее история; что ее отец никогда не бил детей и родители любили друг друга; что ей ни капельки не нравится толченое таро; что ей досадно слышать священные песни крубенов в чайном доме, полном чужаков, не понимающих ни слова; что сама она никогда не совершала таких ошибок, как сказитель; что она вовсе не чувствует себя «примитивной», «одухотворенной» и не живет в каком-то особом ладу с богами; что один-единственный адюанин, каким бы он ни был, не в силах объективно передать ее собственный опыт, опыт ее деревни, опыт целого народа.

Но как объяснить друзьям все это? Они ведь думают, будто воздают хвалу ее соплеменникам. Ругать их за это будет невежливо.

Дзен-Кара не знала, как относиться к сказителю и другим землякам вроде него. Они преуспели в Дара, изображая из себя «профессиональных адюан»: плели глупые сентиментальные байки, подавая смысл того, что значит быть родом с Тан-Адю, в виде аккуратных аппетитных пельменей, с экзотической начинкой, с приправой «первобытного очарования». Все это делалось с целью угодить предрассудкам жителей Дара, повеселить их. Они готовили блюдо из «взаправдашнего адюанского опыта» в обмен на славу и монеты. Это они виноваты в том, что люди на рынках приветствуют Дзен-Кару словами «номи, номи», отчего у нее сводит зубы и настроение оказывается испорченным на весь день.

С другой стороны, может ли она утверждать, что эти их истории целиком ложь? Разумеется, нет. Некоторые отцы на Тан-Адю бьют детей, так же как это случается и в Дара. Некоторые матери на Тан-Адю верят несуразным байкам про другие народы, как и в Дара. Не исключено, что кое-какие адюане и вправду гордятся тем, что они «примитивные» и «ближе к богам»: это для них способ возвыситься над людьми Дара. Они обманывают сами себя, чтобы заглушить ощущение собственной неполноценности. Но вправе ли Дзен-Кара решительно утверждать, что, пытаясь представить себя в более экзотическом виде, эти люди говорят неправду, сознательно вводят дара в заблуждение?

Да и можно ли вообще достоверно определить, что здесь правда, а что нет? Да, сказитель не живет больше на Тан-Адю, но ведь и Дзен-Кара тоже давно покинула родину. Сказитель может не знать, какова жизнь в каждой деревне на их архипелаге, однако и она сама этого тоже не знает. Так с чего она вдруг взяла, что имеет более весомые, чем у «профессиональных адюан», основания авторитетно судить о том, что значит быть адюанином? Определять, как людям Дара следует воспринимать ее народ?

Свое недовольство представлением сказителя Дзен-Кара решила выразить, стерев все следы своей родины из письма и речи. Она станет более дара, чем ее одноклассники-дара, и будет тщательно избегать любого намека на иностранное происхождение в дебатах и эссе. Дзен-Кара поклялась писать так, словно Тан-Адю – это пустое место на карте, как если бы афоризмы мудрецов ано окружали ее с рождения, как если бы она играла с кубиками-логограммами еще до того, как научилась ходить. Избавиться от акцента не получится – для этого она слишком поздно