Династия Одуванчика. Книга 4. Говорящие кости - Кен Лю

Поскольку Дзен-Кара оставила остров в юном возрасте и довольно продолжительное время не говорила по-адюански, она с ужасом обнаружила, что слова родного языка больше не приходят к ней с прежней легкостью. Чтобы вернуться к корням, она засела за капитальный труд, решив облечь деревенские предания в письменную форму. После долгих лет, проведенных среди историй о королях и полководцах Дара, о поэтах и принцессах, Дзен-Кара с болью в сердце обнаружила, насколько сильнее трогают ее легенды своего народа. Да, она с интересом читала саги о войнах Диаспоры и хроники королей Тиро, но воспринимала их скорее умом, чем сердцем, тогда как связь, соединяющая ее с Девушкой Таро и Шестируким Богатырем, зиждилась на крови и памяти предков, а потому была куда прочнее.

Студенты старшего поколения, побывавшие в Дара до нее, разработали при помощи учителей способ записи адюанских звуков буквами алфавита зиндари. Этот метод получил распространение среди любознательных ученых Дара, стремившихся собирать адюанский фольклор. Дзен-Кара использовала эту систему для переноса на бумагу устных историй о великих воинах и вождях своего народа.

Но при всем своем старании она нашла систему неудовлетворительной. Классический ано, ставший для Дзен-Кары первым письменным языком, был полон литературных инструментов, делающих общение с ним приятным: стилистических средств, трогающих как сердце, так и ум; коллекций синонимов, разветвляющихся и заполняющих смысловое пространство; кружащих язык фонетических танцев; радующих глаз визуальных каламбуров. Писец имел возможность прибегнуть к целой палитре мудреных техник, чтобы сделать написанное слово привлекательным: предложение, составленное из логограмм с общими семантическими корнями, давало тонкий намек на схожесть темы; мысль, проиллюстрированная подходящей цитатой, обретала весомость классики; строчка из логограмм все большей высоты создавала ощущение нарастающего напряжения в споре, находившего разрешение в мощной и приземистой финальной логограмме; взвешенное использование фраз из четырех, пяти и семи логограмм порождало баланс звучности и визуальную симметрию; грамматическую инверсию или риторический параллелизм можно было передать на странице посредством размещения и формования кусочков воска; различные стили каллиграфии, употребленные в пределах одного текста, намекали на перемену настроения или даже личности рассказчика, и так далее.

Однако при записи слов адюанского языка буквами зиндари возникала противоположная картина: текст получался невероятно примитивным. Истории, в детстве казавшиеся Дзен-Каре исполненными магии, будучи записаны, утрачивали всякий намек на волшебство.

Вот взять, например, историю Ксины, Девушки Таро. Родилась она… эх… из таро. Жил-был один селянин. Его звали Вулувено, и… хм… у него была делянка таро. Делянка таро была не слишком большая…

Жалкие буквы алфавита зиндари, заточенные в квадратики клеток-слов, не способны были передать улыбки на морщинистом лице бабушки или блеска глаз рассказчицы, не могли воссоздать движений ее рук в воздухе, благодаря которым слушатели, как наяву, представляли себе размер и форму волшебного клубня таро, лопнувшего, чтобы дать жизнь будущей великой воительнице. Живые образы, наполнявшие повествование бабушки, выглядели на странице куклами из картона. Могучий крубен из устных сказаний, претерпев транскрипцию, превращался в скелет, настолько безжизненный, что ей самой стыдно было перечитывать написанное.

Лишь оказавшись вдали от Дара, Дзен-Кара осознала, сколь глубока ее любовь к родным островам.

Никогда еще не ощущала она так остро пропасть между письменной и устной речью. Благодаря незаурядному аналитическому уму Дзен-Кара отчетливо понимала разницу в восприятии на письме классического ано и простонародного адюанского. Классический ано, будучи языком в первую очередь литературным, редко звучал в устной речи без отрыва от текста. Даже слушая стихи, аудитория представляла себе логограммы на воображаемом свитке. Этот язык тысячу с лишним лет развивался, адаптируясь к жизни на письме, и преуспел настолько, что некоторые из его конструкций стало невозможно передать средствами только устной речи.

Никакой автор Дара не писал в одиночестве – даже в уединенной горной хижине его творчество всегда вело безмолвный диалог с текстами, которые уже сочинили до него и сочинят после. Никакой читатель Дара не читал в одиночестве – даже в глухой кабинке библиотеки он извлекал из прочитанного смысл, опираясь на тысячи тысяч иных текстов, определяющих его ожидания и формирующих модель идеальной прозы. В голове у него тихо звучали оценивающие голоса, как чуть слышные, так и весьма решительные, он вникал в плотно расположенные абзацы, проводя по ним не только глазами, но и пальцем: логограмма за логограммой, строчка за строчкой, угадывая аллюзии, расшифровывая неологизмы, улыбаясь графическим каламбурам, соединяя переносы стихотворных строф. Техники создания прекрасной прозы и поэзии, которые Дзен-Кара так любила, оттачивались многими поколениями совместного труда писателей и читателей – так великий дворец возводится веками, кирпичик за кирпичиком.

Разве можно ожидать от адюанского языка, еще только-только переходящего от устной речи к письменности, столь же богатого арсенала литературных форм, моделей и метаструктур, способных передать всю его красоту? Дзен-Кара сильно сомневалась, что подобную задачу можно решить за пять лет: да тут и пяти поколений окажется недостаточно.

Она поделилась своими соображениями с родственниками, учившимися в Дара до нее.

– С какой стати нам вообще записывать древние истории? – спросил ее старший брат.

– Чтобы их не забыли, – ответила Дзен-Кара, ошарашенная подобным вопросом.

– Эге, да ты говоришь как одна из них! – воскликнула старшая сестра.

Дзен-Кара поняла, что та имеет в виду, и лицо у нее вспыхнуло.

– Неправда. В наших историях есть красота, и я не хочу оставить их на произвол судьбы, нельзя передавать легенды из поколения в поколение, доверяясь лишь изменчивой памяти. Предки оставили нам петроглифы на горах, но сейчас даже старейшие из шаманов не понимают толком их значения. Если уж народ Дара изобрел способ сохранять любовь и красоту сквозь время, то что плохого в том, чтобы и мы тоже овладели этим искусством?

– Но зачем нам учиться писать как они? – поинтересовалась старшая сестра. – Почему ты подводишь наши истории под их стандарты? Если хочешь писать, то пиши слова так, как они произносятся.

– В Дара пишут, чтобы снискать одобрение критиков, – заметил старший брат. – Мы же рассказываем наши истории ради собственного удовольствия.

Дзен-Кара попробовала взглянуть на ситуацию с их точки зрения. Нет ли в транскрибированных устных легендах адюан суровой красоты, прямой и бесхитростной, которой не найти в литературе Дара? Не появляется ли прозрачность выражений, когда переносишь живые звуки на письмо, которое, вкупе с воспитанными в культуре устной речи читателями, возрождает связь между восторженной публикой и сказителем, говорящим прямо от сердца? Не призвано ли все это достичь той же цели, что и близость, возникающая между писателями и читателями Дара, когда те играют в прятки в лабиринте тысячелетней