Династия Одуванчика. Книга 4. Говорящие кости - Кен Лю

– Зачем же ты вставал? – укорила его девушка. – Надо лежать, ты потерял много крови. Я готовлю тебе кашу с обезьяньими ягодами.

– Красота! Я такой же непоседливый, как обезьяна. Давай помогу. – Он двинулся к ней, но поморщился, наступив на больную ногу.

Дзен-Кара выронила веер, бросилась к нему, подхватила и помогла опуститься на стульчик перед очагом. Обитатели других лачуг на ее улице, многие из которых тоже готовили на воздухе завтрак, не обращали на них никакого внимания. Тем не менее девушка залилась краской от смущения.

– Ты хоть умеешь варить кашу? – спросила Дзен-Кара, бросив на помощника скептический взгляд. Она ничего не знала про Фиро, но, судя по его изысканному столичному выговору, этому парню едва ли часто приходилось готовить себе завтрак.

– Мне известно, как использовать походный рацион солдата. Это считается?

– Ну, допустим. – Дзен-Кара сунула ему веер и показала, как поддерживать в печке нужную температуру, а сама занялась тем, что помешивала блюдо, добавляя в него ингредиенты. – Так ты, стало быть, происходишь из семьи военного?

– Я слышу в твоем голосе удивление, – заметил он, продолжая улыбаться. – А ты, интересно, за кого меня приняла?

– На мой взгляд, ты больше похож на купеческого сына… или на отпрыска чиновника, решившего заработать деньжат после того, как провалился на имперских экзаменах.

В ответ Фиро хмыкнул:

– Да уж, ты наверняка больше меня сведуща в классиках ано.

Внезапно Дзен-Кара почувствовала раздражение, решив, что он, видимо, просто старается быть вежливым, проявляя столь свойственное многим дара снисходительное дружелюбие при встрече с хорошо говорящей на их языке адюанкой. И довольно резко спросила:

– С чего ты взял?

– Я видел свиток на твоем столе этим утром. Всех логограмм я не разобрал, но каллиграфический стиль напомнил мне Лурусена. Помнится, наставник вечно укорял меня за то, что моим логограммам не хватает духа. Хотя на самом деле это не так, просто ему не нравился мой непоседливый обезьяний характер. Кстати, ты пишешь с красотой и силой, от которых он пришел бы в восторг.

Фиро видел незаконченный свиток – результат экспериментов Дзен-Кары, которая разработала новую систему письменности. То был гибрид модифицированных логограмм классического ано и алфавита зиндари, при помощи букв которого она, прибегая к транскрипции, записывала адюанские слова. Девушка растаяла от удовольствия, услышав столь искреннюю похвалу, – ее всегда восхищал Лурусен, великий поэт-чиновник из Кокру, – и почувствовала расположение к гостю, сумевшему оценить изобретенную ею модель.

Смягчившись, Дзен-Кара вернулась к приготовлению каши и стала постепенно добавлять в нее обезьяньи ягоды, полезные, как говорят, при потере крови. Густой пар повалил из горшка, смешиваясь с ароматным дымом очага и соединяясь в весьма аппетитный аромат.

– Ну и чему же ты посвящал свое время, если не сильно налегал на учебу? – поинтересовалась Дзен-Кара.

– Историям о приключениях и подвигах, – ответил он. – Ну и еще множеству проделок. Я любил разыгрывать своего учителя.

– Вот как? Выходит, ты не занимался ничем полезным?

Фиро, в глазах которого появился шаловливый блеск, вдруг принялся орудовать веером, словно писчим ножом: петля в одну сторону, росчерк в другую, – и вскоре сумел вытянуть дым в ровную колонну. Продолжая управлять им аккуратными взмахами веера, он округлил губы и стал дуть, слегка поворачивая голову из стороны в сторону. Столбик дыма закрутился в спираль, покачиваясь в утреннем воздухе, как зачарованная змея, лестница, ведущая в небесные чертоги бессмертных, или волнистый след, оставляемый хвостом дирана.

– Ух ты! – воскликнула Дзен-Кара. – Какая красота… Я слышала о дымной магии, но мне еще ни разу не приходилось видеть ее своими глазами.

– Моя мама была в этом деле великой мастерицей, – с гордостью сообщил Фиро. Впрочем, блеск в его глазах вскоре померк. – Я никогда не был прилежным учеником, даже у нее ничему толком не научился. Это самое большее, на что я способен.

В голосе его безошибочно угадывались сожаление и печаль. Молодой человек, казавшийся таким твердым и уверенным в себе, впервые продемонстрировал уязвимость. Дзен-Кара с трудом подавила порыв обнять его и утешить. На ум ей пришла строчка из классической поэзии, превосходно описывающая красоту дыма, и девушка процитировала:

– «Как нимба на ходу размытый шагом след, как полумесяц в послесловье битвы…»

– «Тебе и мне, не понятым судьбою, нет смысла смешивать истории в дуэт», – докончил за нее Фиро.

Их взгляды встретились, и на миг булькающая каша оказалась позабыта. Оба ощутили, что сердца их связала нить, призрачная, словно дым, но такая же реальная, как та симпатия, что возникает между двумя одинокими людьми, оказавшимися в шумной компании.

Когда Дзен-Каре исполнилось тринадцать, она уехала с Тан-Адю на Большой остров.

– Почему ты так торопишься уехать, младшая из моих дочерей, утешение моей старости, дитя, столь же любимое, как вкус моря на кончике моего языка? – спросил вождь Кайзен. – Все, кто отправляются в Дара учиться, намного старше тебя.

Девочка не знала, что на это ответить. Приключения, о которых рассказывали учившиеся на чужбине соплеменники, будоражили ее сердце; то, как они хихикали и переговаривались на языке дара, думая, что никто не способен понять их беседу, пробуждало в ее сердце зависть. Будь она предельно честной, то призналась бы, что не в силах перестать грезить о раскрашенных восковых логограммах, не может забыть ощущения мягкости и прохлады под кончиками пальцев. Но Дзен-Кара сомневалась, что отец способен понять эти доводы.

Поэтому она сказала то, что, по ее мнению, он хотел бы услышать:

– Каждый оперившийся птенец обязан найти свой путь через море.

Вождь Кайзен тяжело вздохнул и кивнул в ответ.

В компании еще нескольких земляков постарше Дзен-Кара начала свое образование в Канфине, торговом порту Кокру, ближе всего расположенном к Тан-Адю. Она училась говорить на дара, читать, писать и раскрывать логограммы ано, подобно тому как шелковых дел мастер разворачивает плотные коконы, извлекая из них незримые нити смысла. Ученики ее возраста, среди которых адюан не было, потешались над корявой речью и неуклюжими логограммами одноклассницы. По ночам девочка долго плакала, прежде чем уснуть, ей не хватало вкусов и запахов родины, убаюкивающего звука вечернего бриза, шепчущего среди банановых листьев, и ощущения сплетенной из травы мягкой и прохладной циновки под щекой.

«Это то, чего я хотела, – внушала себе Дзен-Кара. – Я не должна отступать».

Постепенно какофония звуков вокруг превратилась в членораздельную речь, а сутолока углов и поверхностей – в логограммы, которые ей по силам стало расшифровать. Почувствовав, что уверенно овладела чужим языком, она покинула Канфин, чтобы объехать Дара, беря уроки у