журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №0 1994 г. - Татьяна Янушевич

Тут ей сразу же вспомнилась огромная ванная комната в квартире Космачева — затхлая и холодная из-за старых темно-синих панелей, вспомнилось быстрое умывание в ней под шепот двух голосов за стеной, — что-то было еще и сейчас не смыто, не стерто, что-то липло, томило ее, что-то старое, неопрятное, нехорошее, чему она не давала названия, стараясь избавиться, отрешиться — спастись. Галка даже потянулась для этого (исключительно, чтобы забыться) к мужичку-простачку — единственному своему ближнему соседу: начать какой-нибудь нейтральный разговор. Например, спросить о громадных металлических конусах за окном: что в них, зачем они, почему их вершины усечены, а бока будто сшиты огромными стежками поверху? И вообще, что-то они напоминают, эти конусы — не то детскую игрушку, не то уроки геометрии в школе...

И едва Галка решила спросить у пассажира, зачем эти предметы на заводе, едва оторвалась от окна и посмотрела на будущего возможного собеседника, как... Да, он как будто ждал, когда она оторвется от окна и обратит свой сонный взор на него, потому что сразу встрепенулся и спросил:

— Нравится? — кивая на индустрию за окном.

— Очень! — резко ответила Галка. — Особенно дымы...

— И не говорите! Воспеты всеми заводскими поэтами... — насмешливо сказал мужичок, повернувшись к Галке окончательно и рассматривая маленькими цепкими глазками ее лицо.

„Черт с ним, пусть смотрит", — подумала Галка, представляя свое невыспавшееся, ненакрашенное лицо, мрачное и сонное.

Но тут мужичка окликнул проходивший парень; они поговорили о каком-то собрании и еще о чем-то деловом, при этом парень называл мужичка хоть и свойски, но уважительно: „Васильич", а сам косился на Галку — кажется, специально затягивал разговор.

Почему-то после ухода парня Галке стало легче вообще и от соседства Васильича — в частности. Наверное, этот быстрый мужской разговор напомнил ей, что-у людей есть дела — нечто другое, не связанное с нею, с прошедшей ночью и с ее теперешней отвратностью. Но Васильич сам и напомнил ей о том, что она так хотела отринуть.

— Че, очень скверно? — спросил он достаточно сочувственно, едва парень отошел.

Галка оторопело посмотрела на Васильича, но потом вспомнила о своей невыспавшейся, ненакрашенной физиономий и ужаснулась: „Ну и видок у меня,- значит! “

— Да нет, ничего, — сказала она рассеянно-бодро. — Жить можно...

— Ну молодец, если так... — похвалил Васильич, и глаза его повеселели. — Я думал, будет совсем скверно...

— Что скверно? Вы о чем?

Галка покраснела. Может, голова ее стала прозрачной, и этому Васильичу обнаружились враз все ее страдальческие воспоминания?

— Я вас вчера видел, — пояснил Васильич, очень просто, без всякого нажима. — Мы ехали вчера... тоже в одном вагоне... как сейчас...

— А-а-а...

Галка покраснела еще больше, ужасно покраснела, представив, что всю дорогу целовалась с Космачевым - в полутемной электричке, не обращая внимания на людей вокруг, вообще никого и ничего не замечая и испытывая счастье уже только от этого, — да, она была счастлива еще вчера вечером, и потом, когда ей в лицо светил фонарь, — ей так хотелось быть счастливой... так хотелось! А фонарь это был или луна — она так и не разобралась, что там светило в лицо сквозь штору... и все стало ужасно... ужасно...

— А-а-а... — сказала она рассеянно, вся в стыду, — вчера... да, я ехала...

— Вот я и подумал... может... утром... вам понадобится... моя помощь?

— Что?! — почти крикнула Галка, тараща на него глаза. — Помощь?.. Понадобится?.. Что?!

Бледное лицо Васильича порозовело.

— Бывает... — сказал он и отвел глаза. — Чего там... ну, бывает...

„Что он хочет этим сказать? Ну, видел нас. Да, целовались. Но какая помощь? Почему понадобится его помощь? Что — „бывает"? У всех бывает такая ночь? На что он намекает, какое ему вообще дело?!“

Галка упорно разглядывала разводья от веника на серо-коричневом полу вагона, не поднимала глаз. Как ей хотелось быть сейчас у себя в комнате, под одеялом, носом в подушку! Спать или плакать, все равно, лишь бы никого не видеть и не слышать, ни перед кем не держать ответ о скверной прошедшей ночи, не думать об этом бесконечном утре, которое еще неизвестно когда уйдет и забудется.

— У кого нет билетов — покупайте здесь! — с растяжкой, громко прокричал из-за спины женский голос.

Галка вздрогнула от неожиданности и оглянулась: по проходу шла маленькая невзрачная проводница.

„Ого! — невольно отвлекаясь от своего, подумала Галка. — Вот это голосина!"

Проводница пробегала взглядом по лицам пассажиров — лениво и хватко, будто ощупывала их или тасовала, рассовывала по своим местам. Она придирчиво оглядела Галку и вдруг расцвела:

— Васильич! Здравствуй! Ты че это — подзадержался? Я-то все тебя повидать хотела... Этот-то сукин сын, чтоб ему... так ведь ничего и не сделал... обещал, водил-водил за нос, да и угрохал на курорт...

Она уже стояла перед Васильичем — несмотря на сердитый доклад, лицо ее было улыбчато и довольно.

— Не сделал, значит? — переспросил Васильич. — Ну, ладно, я Иванову позвоню, зампреду. А то скоро лето кончится, Марья Антоновна...

— Вот и я говорю: тянул сукин сын... Считай, два месяца обивала пороги. А тебя никак увидеть не могла — ты ране ездишь...

— Да, сегодня подзадержался... — сказал Васильич и многозначительно посмотрел, почти кивнул в сторону Галки.

Проводница уставилась на Галку, будто даже с благодарностью — за то, видно, что именно из-за нее встретила наконец своего долгожданного Васильича.

— Это что... твоя?.. — с паузами начала проводница и затормозилась совсем.

— Да, моя, — хладнокровно сказал Васильич, — сегодня вот как раз... сегодня мы с ней... везу вот...

— И-и-и-и!.. — взвизгнула Марья Антоновна неудержимо, на весь вагон. — Расписалися?.. Что ж вы молчите?! Расписалися!..

Тетки у противоположного окна развернулись — все как одна, уставились на Галку, на Васильича, дружно разулыбались, раскивались, раздобрели. ..

„О, что он мелет! Что они городят! В чем дело? Сумасшествие!.." — Галка глянула на Васильича — она еще не отошла от прежнего покраснения, а сейчас, чувствовала, — совсем разгорелась.

Темные глаза Васильича, особенно заметные на его бледном рыхловатом лице, глядели на Галку по-прежнему живо, почти весело. Галка собралась — вся подобралась... и промолчала. Может, она и не очень талантливая актриса, но естественности ей не занимать — в любых обстоятельствах, какие