Бремя власти IV - Иван Ладыгин

Валерия вздохнула, ее пальцы отпустили холодную серебряную пулю. В зеркале на нее смотрела красивая, но усталая женщина с платиновыми волосами, собранными в строгий пучок, и глазами, в которых смешались сталь и тень грусти. Императрица? Неужели это ее ждет? Она покачала головой, пытаясь отогнать сомнения. Она сражалась с демонами. Управляла кланом охотников. Выдержит и это. Ради него.

Но от этих мыслей ее отвлекли самым беспардонным образом. Дверь в будуар громко распахнулась, впуская поток света и… неугомонную энергию.

— Вот ты где, сокровище мое! Весь вечер сидишь в потемках, как сова на суку, и грустишь! — Родной голос зазвенел, как хрустальный колокольчик, полный тепла и легкого негодования.

Валерия обернулась. На пороге, залитая светом, стояла ее мать — Елизавета Орловская. Женщина, казалось, застывшая в элегантном расцвете сорока пяти лет. Стройная, ухоженная до кончиков ногтей, одетая в изысканное платье нежно-сиреневого цвета, которое идеально подчеркивало ее прекрасную фигуру и гладкость кожи. Лишь аккуратные морщинки у больших, выразительных карих глаз выдавали возраст. Она была разительной противоположностью своей дочери-«валькирии»: женственной, мягкой, излучающей спокойствие и уют, там где Валерия излучала сталь и лед.

— Мама, я не грущу, — попыталась отмахнуться Валерия, но ее слова звучали не очень убедительно.

Елизавета стремительно впорхнула в комнату, словно яркая бабочка. От нее пахло дорогими духами — фиалкой и сандалом.

— Не грустишь? А по мне, так прямо-таки увядаешь! — она подошла к дочери, взяла ее за подбородок и внимательно посмотрела в глаза. — А радоваться нужно, прелесть моя! Ты слышишь? Ра-до-вать-ся! Наконец-таки, слава всем святым, ты выходишь замуж! — Глаза Елизаветы блестели от искреннего восторга. — И не за абы кого, заметь! А за самого Императора Всероссийского! Ну, пусть даже за этого… — она слегка поморщила изящный носик, — алкоголика и дебошира!

— Мама! — Валерия вскочила, глаза ее вспыхнули. — Это ведь в прошлом! Я же тебе сто раз говорила, какой он на самом деле! Ты что, газет не читаешь⁈ — Она ткнула пальцем в сторону окна, за которым виднелись крыши Петербурга. — Он — герой! Настоящий! Он погасил восстание Луначарского! Он лично победил Архидемона в Питере! Он вытащил страну из пропасти!

Елизавета отмахнулась изящным жестом, будто смахивая невидимую пылинку.

— И что? Геройство геройством, славно, не спорю. Но это не отменяет его прежней любви к выпивке и сомнительным компаниям! — Она посмотрела на дочь с материнской строгостью. — Ты мне про его славные дела — брось! Главное, Валерия, — какой он мужчина? И как он будет к тебе относиться? Вот что важно! А прошлые слухи… — она покачала головой, и в ее глазах мелькнула тревога, — они не красят его, будь хоть три короны на его голове! Весь город знал о его попойках, о выходках! О том, как он чуть не зарезал какого-то графа во дворце! О том, как он на каком-то балу облился вином! Это же позор!

Валерия почувствовала, как жар разливается по щекам. Воспоминание об их первой встрече в Ордене, о той унизительной дуэли, когда он победил ее, пронзило сознание острой иглой.

«А ведь он меня однажды крепко поколотил… — пронеслось в ее голове. — Если бы мама знала о том случае… она бы тут же потребовала отменить помолвку и, возможно, попыталась застрелить его сама». Эта мысль казалась ей одновременно ужасной и смешной.

— Мама, он изменился! Кардинально! — настаивала Валерия, пытаясь заглушить внутренний голос. — Тот… шалопай умер. Родился новый человек. Сильный. Ответственный. И он ко мне… — она запнулась, подбирая слова, — он ко мне относится с уважением. С нежностью даже.

— С нежностью? — Елизавета подняла бровь. — Охотно верю, дорогая. Пока ты ему нужна. Пока ты юна и хороша собой. А что потом? Когда появятся фаворитки? Когда он вспомнит свои старые привычки? — Она вздохнула, и в ее глазах появилась неподдельная грусть.

— Ты за меня не рада⁈ — спросила Валерия, и в ее голосе впервые зазвучала обида. — Хочешь, чтобы я отменила помолвку⁈

Елизавета Орловская посмотрела на дочь долгим, пронзительным взглядом. Потом ее лицо смягчилось. Она подошла и обняла Валерию, прижав к себе. Девушка, привыкшая к твердости и сдержанности, на мгновение растерялась, потом нерешительно обняла мать в ответ. Шелк платья Елизаветы был мягким, а запах духов — успокаивающим.

— Конечно, рада, моя девочка! Конечно! — прошептала Елизавета, и Валерия почувствовала, как по ее щеке скатывается слеза. — Я счастлива! Безумно счастлива, что ты, наконец-таки, бросишь эти свои… опасные игры в охотницу и станешь женщиной! Настоящей женщиной! Женой! — Она отстранилась, держа дочь за плечи, и посмотрела ей в глаза. — Я все боялась… Боялась, что не дождусь этого дня. Что ты навсегда останешься в своих кожаных доспехах, с револьверами, среди этих… демонов и трущоб. — Ее голос дрогнул. — Поэтому, хоть он и пьяница, и дебошир в прошлом… хоть его репутация хуже грязи… — она махнула рукой, — Пусть! Пусть станет твоим мужем. Я не буду препятствовать. Вот настолько я отчаялась дождаться твоего замужества! — Она показала расстояние между большим и указательным пальцем, совсем маленькое.

Валерия рассмеялась сквозь навернувшиеся слезы. Смех получился нервным, но облегчающим.

— Мама! Он же Император, как бы! — попыталась она вставить логику в материнский порыв. — Ты говоришь, как будто он последний пьяница с Сенной площади!

Елизавета фыркнула, вытирая платочком слезу.

— Да хоть Папа Римский! Мне плевать на титулы, доченька! — заявила она с внезапной страстью. — Мне главное, чтобы мое сокровище никто не смел обижать! Чтобы он ценил тебя! Берег! Любил! Чтобы ты была счастлива! Вот что важно! А корона… корона — это тяжесть. И я молю Бога, чтобы ты выдержала ее. И чтобы он… — она кивнула в сторону Зимнего, — оправдал твое доверие. И мою… вынужденную снисходительность к его прошлым грехам.

«Это исключено, что он меня обидит!» — мысленно парировала Валерия, вспоминая его руки, его поцелуи, его взгляд.

— Я стану Императрицей, и он будет меня любить! — сказала она вслух, с силой, почти с вызовом.

Елизавета посмотрела на нее, и в ее глазах снова заблестели слезы, но теперь — чистого, материнского счастья.

— Отец бы тобой гордился, моя девочка! — прошептала она. — Мой бесстрашный генерал… Я думаю, он в гробу уже кадриль станцевал от радости! Его дочурка… и Императрица! Представь!

— Мам… — начала Валерия, тронутая до глубины души.

Но Елизавета уже переключилась. Слезы исчезли, уступив место практической энергии. Она схватила Валерию за руки.

— Но все это лирика! Пустое! — объявила она, сверкая глазами. — Нам нужно действовать! Немедленно начинать подготовку к помолвочному балу! Это же событие века! Ты должна быть неотразима, Валерия! Ослепительна!