Бремя власти IV - Иван Ладыгин

пожимать руки генералам и влиятельным князьям. — Рад видеть всех в добром здравии. Граф, ваша супруга просто сияет! Генерал, слышал о ваших успехах на Кавказе — впечатляет. Архиепископ, ваши молитвы, несомненно, даровали нам сегодняшний ясный день…

Я двигался сквозь толпу, как опытный фехтовальщик сквозь строй, — легко, избегая застревания, оставляя за собой шлейф лести, мимолетных комплиментов и ощущение причастности к особой милости Государя. Даже Рябоволов, стоявший в стороне у колонны удостоился моего внимания. Я подошел и протянул руку.

— Юрий Викторович. Рад видеть. Надеюсь, здоровье позволяет разделить нашу радость? — Мой взгляд скользнул по его протезу.

Рябоволов уловил игру. Его острые, синие глаза блеснули едва уловимым холодным огоньком. Он пожал мою руку крепко, по-мужски.

— Позволяет, Ваше Величество. Благодарю за участие. Здоровье — как у человека, которому есть ради чего жить и… наблюдать. — Его тонкая усмешка была понятна только нам двоим. Он наблюдал. Всегда. — Поздравляю с грядущим знаменательным событием. Госпожа Орловская — сильный… выбор.

— Сила притягивает силу, Юрий Викторович, — парировал я, удерживая его руку чуть дольше необходимого. — Как и преданность. Надеюсь, Тайный Отдел готов порадовать меня на следующей неделе столь же сильными отчетами, как и министры?

— Будет сделано, Государь, — кивнул он, освобождая руку. — Мы бдим.

Я отпустил его, кивнув, и продолжил путь. Поздравления лились рекой:

— Счастья Вашему Величеству! Какая прекрасная пара получится!

— Империя обретает достойную Императрицу!

Я улыбался, благодарил, мысленно отмечая, кто сказал искренне, кто — сквозь зубы, а кто — с плохо скрываемой завистью или страхом.

Карман жгло. Там лежал небольшой бархатный футляр. А в нем — новое кольцо. Не лоза с рубеллитом. Нечто иное. Суровое. Практичное. И прекрасное. Как сама Валерия. Я нервно теребил футляр сквозь ткань. Где она? Почему опаздывает? Мысли о возможных интригах лезли в голову, как надоедливые осы.

Мой взгляд, скользивший по залу, наткнулся на угол. Там, за столом, уставленным закусками и шампанским, сидела подозрительно мрачная троица.

Тяжелый, как скала, Патриарх презрительно кривил губы, наблюдая за праздником жизни. Его окладистая седая борода, богато расшитые золотом и самоцветами ризы, посох из черного дерева с огромным аметистом — все дышало властью и неприступностью. Но его обычно радушное лицо выражало крайнюю степень недовольства. Глаза старика блестели остро и недобро.

Рядом с ним восседал человек в строгом черном одеянии. Это был глава Ордена Святой Инквизиции. Родион Старицкий. Он обладал невзрачным обликом. Идеальный шпион, не иначе. Бескровные губы. Мертвый взгляд. Простые черты лица. Худой, как трость, но крепкий и жилистый. Он что-то быстро и горячо шептал Патриарху.

Но третий незнакомец заставил меня на мгновение замереть. Он был охотником. Его взгляд, острый и оценивающий, скользнул по залу и на мгновение встретился с моим. В его глазах не было ни страха, ни почтения. Он что-то тихо сказал Родиону, и тот кивнул, не прерывая беседу с Патриархом.

Заговор? Переговоры? Инквизиция вербует охотников в свои ряды? Или нечто большее? Что они замышляют под шумок моего бала? Мысли путались, цепляясь за усталость и боль. Я не успел проникнуть глубже…

Парадная дверь в конце зала распахнулась с новой силой. Герольд, стоявший рядом, набрал воздуха, чтобы возвестить еще кого-то, но замер, вперившись в порог. Музыка оркестра споткнулась на такте и смолкла. Гул толпы стих, сменившись вздохом восхищения и сотнями устремленных взглядов.

На пороге стояли две женщины. Мать Валерии, — вся в пышном розовом шелке и кружевах. Она сияла гордостью и легкой нервозностью, как ракета перед запуском. И… собственно ее дочь…

Весь мой внутренний монолог, все мысли о боли, об интригах, о Патриархе — все испарилось. Осталось только это видение. Она была… ослепительна. Не просто красива. Она была воплощением той самой силы и чистоты, о которой я не говорил даже самому себе.

Ее платиновые волосы, обычно собранные в тугой боевой узел, были уложены в сложную, но удивительно изящную прическу, где-то между диадемой и водопадом, с несколькими тонкими косами, вплетенными, как серебряные нити. Они сияли холодным светом под люстрами. Ее лицо, обычно такое жесткое и сосредоточенное, было слегка напудрено, подчеркивая высокие скулы и изящную линию подбородка. Но главное — глаза. Огромные, ясные, серые, как предгрозовое небо. В них читался испуг перед этим морем людей, перед своей новой ролью. Но под этим испугом проглядывала стальная воля. Она смотрела прямо перед собой, высоко держа голову. Воин на параде.

А платье… Оно не было похоже на привычные пышные кринолины. Оно было из тяжелого белого атласа и серебристого кружева, струящегося по ее статной фигуре, подчеркивая плечи и тонкую талию, но не стесняя движений. Лиф был скромным, но элегантным, с высоким воротником-стойкой, отделанным мельчайшим жемчугом. Рукава — длинные, чуть расширяющиеся к запястьям, тоже в кружеве. От платья веяло не только роскошью, но и… достоинством. Сдержанной мощью. Как доспехи из жемчуга и лунного света. Никаких кричащих украшений. Только небольшие жемчужные серьги и тонкая серебряная цепочка на шее. Она была подлинным венцом красоты. Не изнеженной, а сияющей внутренней силой.

В моем Кольце началось настоящее землетрясение.

«Соломон! Соломон! — мысленно завизжала Мак, запрыгав от возбуждения. — Твоя Валькирия! Она как богиня из старого астрального мифа про Ледяные Пики! У тебя сердце никогда так не билось при виде женщины! Никогда! Оно стучит, как кузнечный молот по раскаленному адаманту! Тук-ТУК! Тук-ТУК!»

Я едва не фыркнул вслух, с трудом подавив смех и невероятное тепло, разлившееся по груди.

«Мак! — мысленно рявкнул я, стараясь сохранить императорское спокойствие лица. — Заткнись! Немедленно! И займись своими проклятыми огурцами! Или я заставлю тебя исполнять желания озабоченных подростков!»

Хихиканье и возмущенный писк стихли, сменившись обиженным фырканьем. Но ее восторг я разделял полностью. Валерия была потрясающей.

Елизавета Орловская что-то шепнула дочери, слегка подтолкнув ее вперед. Валерия сделала глубокий вдох, выпрямилась еще больше и шагнула в зал. Ее шаг был твердым, но в глазах еще читалась неуверенность человека, вышедшего на минное поле в балетных туфлях. Весь зал следил за ней. Шепот восхищения катился волной.

Отбросив церемонии, я пошел к ней навстречу. Море гостей расступилось, образуя живой коридор. Все взгляды устремились на нас. На Императора и его избранницу.

Я подошел, остановился перед ней. Улыбнулся. Не императорской улыбкой. А своей. Соломоновой. Теплой и немного хищной.

— Капитан Орловская, — сказал я громко, чтобы слышали все. — Вы затмили само солнце. И заставили меня ждать. Но для такого сияния… можно простить любое опоздание.

Ее серые глаза встретились с моими янтарными. Испуг сменился облегчением, потом — вспышкой чего-то теплого и смущенного. На ее обычно