Бремя власти IV - Иван Ладыгин

Патриарха. — Я понимаю. Религия, вера, духовные скрепы — это фундамент, на котором стоит любая государственная машина, пережившая века. Вы недовольны. Вы критикуете. Это ваше право. Но критика без конструктивных предложений… это как-то по-детски, не находите? Истерика в песочнице.

Патриарх покраснел, его щеки заиграли желваками.

— Так вы к себе никого и не подпускаете из духовенства! Ваш двор — это цитадель светской власти, куда мы можем попасть лишь с вашего особого благоволения или по жуткому чрезвычайному случаю! Из всей церковной иерархии лишь Анне Меньшиковой, нашей воительнице, удалось пробить эту броню!

— Понятно, — кивнул я, вставая и подходя к окну. Санкт-Петербург тихо спал, коптя небо тысячами труб. — Ладно. Скажу честно, без придворных экивоков. Я опасаюсь. Опасаюсь чрезмерного усиления церковной власти. История учит, что когда Церковь получает слишком много светской власти, она начинает… гнить. Изнутри. Изобилие порождает соблазн. Власть развращает. А соблазн и развращенная власть — это плохие времена и для веры, и для государства. Мне нужен баланс. Разумный, взвешенный, прочный. Так что я слушаю. Жду ваши предложения. Но учтите, — я обернулся к нему, и в моих глазах вспыхнул тот самый янтарный свет, — я не буду соглашаться ни с чем, что, на мой взгляд, будет вредить России. Ни на йоту.

Патриарх смотрел на меня несколько секунд, а затем его лицо озарила не улыбка придворного, а искреннее, почти юношеское оживление.

— Ваше Величество, — сказал он, и его голос зазвучал совсем иначе, — мне кажется, мои мысли вам все же понравятся.

И он полез за пазуху своего роскошного облачения. Я ожидал увидеть пергамент с золотыми вензелями или толстый фолиант канонического права. Но вместо этого он извлек… стопку аккуратно исписанных чертежей, графиков и отчетов, скрепленных обыкновенными железными скобами. Запахло чернилами и пылью архивов.

— Прошу прощения за непрезентабельный вид, — усмехнулся он, уловив мое удивление. — Но я предпочитаю иметь дело не с риторикой, а с цифрами и фактами.

Он разложил бумаги на столе. И это оказался не план по захвату власти. Это был… чисто научный, реформаторский подход к интеграции Церкви в современное государство. Проекты церковно-приходских школ с углубленным изучением не только Закона Божьего, но и естественных наук, истории, математики. Система социальной помощи через монастыри — не просто раздача похлебки, а организация труда, обучение ремеслам сирот и вдов. Предложения по созданию при крупных храмах исследовательских центров, где светские и церковные ученые вместе изучали бы природу Скверны, искали способы ей противостоять, основываясь не только на вере, но и на знаниях.

Началась кропотливая и интересная работа. Та самая, истинная, ради которой, я уверен, и рождаются монархи и первосвященники. У нас разгорелась политико-философская дискуссия о вечном: об этике в политике, о балансе духовного и светского, о том, может ли вера идти рука об руку с прогрессом, не теряя своей сути. Патриарх удивлял меня снова и снова. Его ум был острым, гибким, свободным от догм. Он не отрицал необходимость сильной светской власти, он искал пути симбиоза.

Мы спорили, парировали, находили точки соприкосновения. Рябоволов молча наблюдал, и я видел, как постепенно суровая маска неприязни на его лице сменялась заинтересованностью, а затем и легким уважением.

Со всем, я, понятное дело, не соглашался — его планы по введению обязательных уроков Закона Божьего во всех кадетских корпусах я отверг сразу, предложив факультативы. Но общий вектор… он был верным. Здравым.

И самое главное — между нами родился коннект. То самое неуловимое взаимопонимание, которое дороже любых подписанных указов. Мы перестали быть оппонентами. Мы стали… союзниками, ищущими путь. А это, черт возьми, уже было огромным делом! Рассвет застал нас за тем же столом, заваленным бумагами и пустыми чашками от кофе. Мы поработали на славу! И подготовили фабулу нового проекта!

* * *

Бессонная ночь споров с Патриархом и последовавшие за ней спешные сборы остались позади. Теперь я, облаченный в привычный облик Соломона — темные волосы, острые черты лица — стоял на причале дирижабельной станции на окраине Петербурга. Резкий ветер с Финского залива трепал полы моего плаща и заставлял ёжиться.

Рядом, закутавшись в толстый плащ с капюшоном, натянутым так, что видны были лишь кончик носа и упрямый подбородок, стояла Валерия. Никаких пышных платьев — только практичная, утепленная боевая форма, под которую была заправлена ее знаменитая пара «ручных пушек».

Мы решили путешествовать инкогнито. Официально Император Николай III был занят государственными делами и не покидал дворец. Николай умело заменял меня на посту. А связь мы поддерживали через Мак.

Повсюду сновали люди нашего разросшегося клана «Гнев Солнца». Они грузили на борт зафрахтованного грузо-пассажирского дирижабля ящики с провиантом, оружием, боеприпасами и уникальным снаряжением для работы в условиях крайнего севера и высоких концентраций Скверны.

Я видел Ваську Кулака, его артефактная механическая рука лязгала, когда он в одиночку втаскивал на трап тяжеленный ящик с патронами. Рядом, куря свою вечную трубку и отдавая неторопливые приказания, стоял Вадим, его лицо сегодня казалось еще угрюмее обычного. Мухтарыч, закутанный в шарф так, что были видны только желтые глаза, бесшумно сновал между ящиками, что-то вынюхивая, проверяя крепления, его тонкие пальцы ловко поправляли то ремень, то замок.

Особенно мрачным выглядел Степан Песец. Смерть жены сломала в нем что-то, но не сломила окончательно. Сразу после питерской катастрофы он прошел ускоренную инициацию в Ордене. Теперь на его груди красовалась деревянная пуля, а в глазах, помимо старой усталости, горела новая, холодная жажда мести демонам. Он молча курил свою трубку, наблюдая за погрузкой, его единственный глаз следил за каждым движением.

И, конечно, Игорь Железный Ветер. Он стоял чуть в стороне, опираясь на рукоять своего артефактного огненного клинка. Его золотые волосы были убраны в строгий хвост, а в пронзительно-голубых глазах читалась сложная гамма чувств — раскаяние, решимость, жажда искупления и неподдельный интерес к предстоящей авантюре. Он вызвался сам, и его знания и сила были более чем кстати.

Пока кипела работа, я на мгновение закрыл глаза, мысленно активировав «Систему Властителя».

Перед моим внутренним взором вновь возникла детализированная карта Российской Империи. Но теперь над блоками данных — «Военное дело», «Экономика», «Дипломатия», «Сельское хозяйство» — вместо вопросительных знаков красовались проценты заполнения. 76 %… 71 %… 59 %… 83 %… Везде больше пятидесяти. Где-то даже перевалило за восемьдесят.

Уголок моих губ дрогнул в подобии улыбки.

«Мои бедные новые министры… — подумал я. — Они действительно пашут как рабы на галерах, под страхом мгновенной магической кары».

Информация стекалась, систематизировалась, превращалась в мощный инструмент аналитики и управления. К нашему прибытию в Сибирь первичный анализ