Бремя власти IV - Иван Ладыгин

беспокойтесь, эфенди. Персидский лев спит, и мы позаботимся, чтобы его сон был… долгим и крепким. Наши дипломаты и агенты уже в Тегеране. — Он выпрямился. — Главное для вас — чтобы у Порты появился неоспоримый казус белли. Повод для объявления войны. Желательно… такой, чтобы вызвать возмущение даже у нейтральных держав. Русская агрессия. Зверства против мирного мусульманского населения. Нарушение суверенитета. Вы понимаете. — Взгляд Чарльза был ледяным. — Создайте этот повод. Эффектно. Английская корона обеспечит вам прикрытие на море, поддержку в международных кругах и все необходимые ресурсы здесь, на земле. Флот, артиллерию, деньги для подкупа местных ханов… Абсолютное все.

Реджеп на несколько секунд задержал взгляд на своем собеседнике. Затем медленно, с достоинством, кивнул. Благодарность читалась в его карих глазах, смешанная с холодным расчетом.

— Ваши слова… вселяют уверенность, мистер Морроу. И открывают пространство для новых маневров. — Он слегка наклонил голову. — Полагаю, у вас есть… конкретные предложения? Планы? Бумаги, которые стоит изучить?

— Разумеется, эфенди, — Чарльз улыбнулся своей самой обаятельной, самой фальшивой улыбкой. Он наклонился к изящному кожаному портфелю, стоявшему у его ног. Щелкнули замки. Изнутри он извлек толстую папку с гербом британского МИДа, перевязанную темно-красной лентой. — Здесь все детали. Финансирование. Схемы поставок. Рекомендации по… провоцированию инцидентов. И гарантии нашей поддержки на случай эскалации. — Он протянул папку через стол.

Рука Реджепа, сильная, с коротко подстриженными ногтями, взяла папку. Он не стал сразу ее открывать, лишь положил рядом с собой на диван, прикрыв ладонью, как драгоценность.

— Благодарю. Это будет изучено с величайшим вниманием. — Он снова взял свою чашечку. — А теперь, мистер Морроу, позвольте отвлечься от столь… напряженных тем. Как вам наше скромное искусство? Виды Эрзурума вдохновляли многих путешественников. Или, может, поговорим о новостях из Лондона? О театре? О скачках?

Чарльз Морроу легко подхватил смену тона. Дипломатический танец продолжался. Они говорили о древних руинах Армении, о последней выставке в Королевской Академии, о перспективах железнодорожного строительства в Анатолии. Легкая, почти дружеская беседа лилась под жарким турецким солнцем, но под ней, как под гладью воды, клубились тени грядущей войны. Папка с планами лежала на шелковой подушке, тяжелая, как свинец. А на востоке, за горами, дымка над Кавказом теперь казалась чуть гуще.

* * *

Петербургский вечер, наполненный влажным дыханием Невы и запахом цветущих лип, был прохладен после дневного зноя. В роскошных покоях особняка Орловских, выходивших окнами в старинный тенистый сад, царил уютный полумрак. Лишь одна лампа, скрытая под абажуром, бросала теплый круг света на туалетный столик и фигуру сидящей перед ним женщины.

Валерия смотрела в зеркало, но видела свое отражение. Она видела другое… Иллюминатор боевого дирижабля, за которым неслись разорванные облака и темная, как бездна, земля. Она видела каюту. Тесную, качающуюся. И его. Николая. Но не того, каким его знал свет — не пьяного дебошира, не кукольного императора. А настоящего. Соломона. Его глаза — два куска горящего янтаря в бледном, изможденном лице — смотрели на нее тогда с такой силой, с такой… ненасытной потребностью, что у нее до сих пор перехватывало дыхание при воспоминании.

Он был истощен после битвы за Москву, после дуэли с Луначарским, после нечеловеческого подвига. Но в нем горела ярость жизни. И страсть. Нежная и хищная одновременно.

Она пришла в его каюту тогда, выполняя приказ Рябоволова «охранять», а вышла… другой. Они не говорили много. Слова были лишними. Были прикосновения, срывающие пуговицы мундира и разрывающие шелк ее блузы. Были поцелуи, жгучие, как пламя Солнца. Было его тело — крепкое, покрытое новыми шрамами, но невероятно сильное, реагирующее на каждое ее движение. Были его руки — жесткие ладони воина, способные сломать хребет демону, но касавшиеся ее кожи с невероятной нежностью. Была их общая ярость и нежность, сплетенные в один неистовый вихрь, в котором растворялись страх, боль и усталость.

Она, Валерия Орловская, которую боялись демоны и уважали самые крутые охотники, потеряла контроль. Полностью. И не жалела об этом ни секунды.

«Никогда бы не подумала… — пронеслось у нее в голове, и пальцы бессознательно сжали серебряную пулю, висящую на груди, — Никогда бы не подумала, что найду мужчину, в которого смогу влюбиться…»

Эта мысль казалась ей почти крамольной. Она была солдатом. Воином. Ее стихией были лед, сталь, порох и ярость боя. Не будуары, не интриги, не томные взгляды. Она презирала слабость, а любовь… любовь казалась самой страшной слабостью. Уязвимостью. А он… он был силой. Абсолютной. Непредсказуемой. Пугающей. Императором. И тем непостижимым Соломоном, чья тень стояла за троном. И она любила его. Безумно. Безоглядно. Как сумасшедшая.

После той ночи, после уничтожения портала и Архидемона, их встречи стали редкими, как солнечные дни в питерской осени.

Государственные дела, чистка армии и Тайного Отдела, казнь Луначарского, назначение министров, тлеющий Кавказ — все это пожирало его время и силы.

Но каждая их встреча… Каждая была как глоток чистой воды после долгого перехода. Взрыв романтики посреди политического ада. Он умел быть галантным, как истинный придворный прошлых веков. Умел рассмешить ее неожиданной шуткой или ироничным замечанием о чопорности какого-нибудь министра.

Присылал диковинные цветы, пахнущие грозой и дальними странами, будто они были сорваны на краю Запределья.

Дарил книги по военной истории, которые они потом страстно обсуждали.

Прикасался к ее руке, когда ходил с ней по балюстраде Зимнего сада, и этот легкий жест заставлял сердце биться чаще, чем перед атакой Князя Бездны. В его глазах, когда он смотрел на нее, была та самая сила, та самая нежность и… уважение. Он видел в ней соратницу. Воина. Валерию Орловскую. И это было дороже всех драгоценностей мира.

Она понимала. Конечно, понимала. Страна лежала в руинах после мятежа и демонического нашествия. Москва недавно была наполовину разрушена. Казна истощена. Враги у границ теснили. А он тянул неподъемную ношу, пытаясь спасти Империю от коллапса. Его погруженность в дела была не пренебрежением, а необходимостью. Долгом. И она, как солдат, понимала долг лучше многих. Но… иногда, в тишине своих покоев, ей так хотелось, чтобы он просто был рядом. Не Император. Не Соломон. А просто мужчина. Ее мужчина. Чтобы положить голову ему на плечо и забыть о войнах, порталах и предателях. Хотя бы на час.

Она отказалась жить в Зимнем до помолвки. Сочла это неправильным. Слишком вызывающим. Слишком… поспешным. Хотя желание быть ближе к нему, дышать одним воздухом, видеться чаще, грызло ее изнутри. Но честь, ее собственная, не позволяла. Она не была придворной интриганкой, ловящей выгодную партию. Она была Орловской. И войдет во дворец