Светоч Йотунхейма - Елизавета Алексеевна Дворецкая

В хлеву три служанки тоже занимались дойкой, и Рагнхильд велела им не выходить. Они и сами услышали, что снаружи происходит нечто необычное и пугающее. Слышался шум от движения множества людей, приглушенные чужие голоса. Настырная старуха Бегга, было сунувшись к двери, отшатнулась обратно и чуть не села на козу.

– Альвы! – заблажила она. – Темные альвы! Они всегда приходят к людям на Йоль! Прямо из зимнего тумана! Слыхала я о таких случах. Да только в доме, куда они приходят пировать, ни одного человек в живых не остается!

– Сидите тихо, и вас не заметят! – повторила Рагнхильд.

Испуганные служанки забились по углам и загородились козами – тем все было нипочем. Рагнхильд не могла себя заставить уйти далеко и стояла у двери, прислушиваясь и с тревогой ожидя жестокого сражения в тесном дворе. Но Ульв-Харек не желал, чтобы в ходе битвы его родительский дом превратился в развалины, и постарался ее предотвратить. Слышался топот множества ног, голоса, какой-то стук. Потом крики. Еще бешеный стук, будто много рук колотят в закрытую дверь. Потом Рагнхильд уловила запах смолистого дыма.

Тревога все росла. Рагнхильд все же решилась выглянуть – и на пороге столкнулась с Ульв-Хареком.

– Идем, ймфру! Ты нужна, покажешь, где твое добро.

Они вышли во двор, и Рагнхильд поняла, откуда дым. Новый дом для хирдманов был со всех сторон обложен дровами, валежником, соломой, всяким горючим мусором. Из этих завалов уже тянулся густой дым, между сучьями ползли первые языки огня. Топливо было холодным, отчасти влажным, горело неохотно, дым валил такой плотный, что его можно было прясть, как шерсть. Дверь была завалена по самую кровлю, и из-за этого завала доносился бешеный стук и крики: люди Хаки поняли, какая участь их ждет.

– Не гляди туда, йомфру! – Ульв-Харек осторожно взял ее за руку и потянул за собой. – Этот сброд нельзя оставлять в живых. Хаки я не трону, но зубы ему нужно вырвать. С одной рукой и без дружины он не будет опасен.

«До тех пор, пока Гутхорм не подрастет достаточно, чтобы уверенно его прикончить», – подумала Рагнхильд. Она понимала, что Ульв-Харек не станет убивать того, кого всю жизнь считал родным братом, тем более что семье и родным Хаки вреда не причинил, но от своей мести за отца отказываться не собиралась.

Они вошли в дом. Здесь ярко горели огни, везде были незнакомые мужчины, усталые и замерзшие после пешего путешествия длиной во всю ночь, но все же более приличного вида, чем разбойная дружина Хаки. Ульв-Харек провел Рагнхильд в спальный чулан, где обнаружились пораженные нашествием второго сына Гудрид и Вестейн.

При виде Рагнхильд Гудрид переменилась в лице.

– Ох, это она! Конечно, она желает смерти моему мальчику! Но Харек, ты не поступишь так! Ты не будешь ее слушать, не причинишь вреда твоему родному брату!

– Матушка, я говорил тебе. Он мне не брат и тебе не сын.

– Да что ты несешь, ты обезумел! Вы всегда его не любили, он и так в детстве от вас натерпелся!

– Он натерпелся? – Ульв-Харек вскипел. – Да это мы от него натерпелись! Не помнишь, как его до двенадцати лет отучали гадить прямо в доме в углу? Вот это у меня откуда, не помнишь? – Ульв-Харек ткнул себе в висок возле глаза, где был старый шарм, в полутьме незаметный, но известный Гудрид. – Он мне камнем чуть глаз не выбил в десять лет!

– Детские обиды у такого взрослого мужчины! А теперь явился с целым войском ограбить родного брата!

– Матушка, я тебе объяснил…

– Да этот Хальвдан заколдовал тебя, что ли, если родного брата называешь троллем!

– Спросите его самого, – сказала Рагнхильд. – Хаки! Скажи наконец, кто ты на самом деле – сын Вестейна бонда или сын Микиль-Тролля?

Хаки, полуодетый, сидел на лежанке. При виде Ульв-Харека и Рагнхильд он оттолкнулся здоровой рукой и встал на ноги. Вид у него был отчаянный и хмурый, потные волосы прилипли ко лбу.

– Я скажу! – Он вызывающе оглядел ошарашенных слушателей в тесном чулане. – Я – из рода конунгов! Моя мать – из рода конунгов Хадаланда, дочь Эйстейна. Мой отец был конунгом в Йотунхейме. Я выше вас всех! Я – настоящий конунг. И этот болван, что звался моим братом, недостоин мне башмаки подать! Вот он стоит здесь с таким гордым видом, как петух на куче навоза, что пришел отнять у меня мое добро и жену. Ты червяк, тебе во всю жизнь таких не добыть, зависть гложет, да?

– Хаки, ты безумен! – Гудрид чуть не зарыдала. – Харек, что ты наделал! Он и так был малость не в себе. А ты его совсем с ума сведешь! Забирай ее, раз ты за ней приехал, и уезжай ради всех богов!

– Да он никогда не был в своем уме! Ум у него – не человеческий, в нем всегда жил йотун, из-за того он и буянит во сне, когда не может держать себя в руках!

– Пытается поиметь барана, не просыпаясь! – мстительно вставил Гутхорм, заглянувший вслед за сестрой.

– Это была овца! – огрызнулся Хаки. – А тебя, щенок, надо было прикончить еще там, в усадьбе, а не тащить с собой.

– Хватит, – сказал Ульв-Харек. – Гейрлейв, давай…

Он хотел сказать «Давай сюда ларь», но Гудрид поняла его по-другому и бросилась на шею Хаки, своим телом загораживая его от убийц. Поднялся дикий крик, и Рагнхильд зажала уши: Ульв-Харек требовал, чтобы отец унял мать, Хаки орал, чтобы его оставили в покое, одновременно пытаясь пинать хирдманов Ульв-Харека, тащивших из-под ложа ларь. Удержаться на ногах ему было трудно, и в итоге Хаки повалился на пол, увлекая за собой Гудрид и Вестейна, который пытался увести жену. Рагнхильд и Гутхорм попятились – в тесном чулане для такой войны просто не было места. Из чулана доносилось:

– Да он заперт!

– Где ключ?

– Хаки, ключ у тебя?

– Хрен я вам отдам!

– Давай топор!

– Нет, жалко, такой хороший ларец, нам его еще конунгу везти! Хаки, не дури. Отдай ключ!

– Давай поищем!

– В заднице у себя поищите!

– Хозяйка, ты не видела?

– Где ему быть, как не у него в постели!

– Отойдите оттуда, ублюдки!

– Да держите его!

Хриплый голос Хаки перешел в рычание; шум борьбы усилился, опять завопила Гудрид, Вестейн наконец вытолкнул ее из чулана. Раздался чей-то резкий крик, брань, потом еще крик и шум падения тела. В пылу борьбы Хаки укусил одного хирдмана, и тогда Ульв-Харек, выведенный из терпения, со всей силы заехал ему в челюсть. Хаки упал, ударился головой