Литания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

– О нет, патера. Я всего-навсего хотела вернуть тебе тарелку, – пояснила майтера Мрамор, протягивая тарелку Шелку, – но… но…

– Ты оказала бы мне неоценимую услугу, – перебил ее Шелк, принимая тарелку. – Ручаюсь, Синель не доставит вам ни малейших хлопот, и, может статься, ты либо майтера Роза с майтерой Мятой сумеете дать ей совет-другой в тех областях, в какие мне, мужчине, вдаваться непозволительно… но, разумеется, если майтера Роза будет против, Синели придется искать ночлег где-то еще. Час уже поздний, однако я постараюсь найти семейство, которое согласится предоставить ей кров.

Майтера Мрамор смиренно кивнула:

– Я постараюсь, патера. Сделаю все, что смогу. Можешь не сомневаться.

– Знаю, знаю, – с улыбкой заверил ее Шелк.

С тарелкой в руке, прислонившись к дверному косяку, он замер на пороге, глядя им вслед. Майтера Мрамор в черных одеяниях и Синель в черном платье, столь схожие и в то же время столь разные, шли по короткой тропке не торопясь. Незадолго до того, как обе достигли дверей киновии, последняя, чуть приотстав, оглянулась и помахала Шелку рукой.

Казалось, лицо, мелькнувшее в полумраке, – отнюдь не лицо Синели и вовсе не обычное миловидное лицо, но лик – лик поразительной красоты…

Заяц ждал у входа в постройку для пневмоглиссеров.

– Ну все. Закончили, – сообщил он.

– А полетит?

Заяц только пожал плечами. Синяк на челюсти Мускуса он, ясное дело, заметил, но разговора о нем, будучи малым сообразительным, предпочел не затевать.

– Так полетит он? – повторил Мускус.

– Мне-то откуда знать? Я в них ничего не смыслю.

Едва достававший макушкой Зайцу до подбородка, Мускус шагнул вперед.

– Полетит или нет? Последний раз спрашиваю.

Заяц кивнул – вначале неуверенно, затем куда энергичнее.

– Еще бы. Полетит, куда денется.

– Откуда тебе, лохмать твою, знать, путт?

– Он сказал да. И тяжесть, сказал, подымет немалую. Уж он-то должен соображать: как-никак, пятьдесят лет мастерит их.

Мускус, не говоря ни слова, смерил подручного пристальным взглядом. Руки его замерли в воздухе у самого пояса.

– И с виду хорош, – отодвинувшись на полшага, зачастил Заяц. – Солидный такой. Идем, сам поглядишь.

Мускус, едва ли не с неохотой кивнув, направился к боковой двери, поспешно распахнутой Зайцем.

Жутких зеленоватых светочей, откликающихся на шум, из тех, что прихватили с собой (а то и вправду умели мастерить сами) первые поселенцы, в сарае для глиссеров, построенном совсем недавно, конечно же, не имелось. Просторное, будто пещера, помещение освещали свечи пчелиного воска да полдюжины ламп, заправленных рыбьим жиром, однако и слабый, тяжелый запах расплавленного воска, и вонь рыбы заглушал сильный, куда более пряный аромат спелых бананов. Мастер-змеедел, склонившись над творением своих рук, подтягивал почти невидимую нить, соединявшую между собой крылья размахом в десять кубитов.

– По-моему, ты говорил, он закончен, – заметил Мускус. – Совсем готов.

Мастер-змеедел поднял взгляд. Ростом он уступал даже Мускусу, однако в бороде его серебрилась обильная седина, а кустистые брови свидетельствовали о вступлении в предпоследнюю стадию человеческой жизни.

– Так и есть, – негромко, с легкой хрипотцой в голосе ответил он. – А тут подтянуть да там ослабить – дело обычное.

– Запустить его сможешь? Сегодня, сейчас же?

Змеедел кивнул:

– Если ветра хватит.

– Мускус, она ж ночью не полетит, – возразил Заяц.

– Но эта-то штука? Эта-то штука полетит?

Змеедел вновь кивнул.

– И с кроликом? Кролика она поднимет?

– Разве что маленького. Домашние кролики больно крупны. Такого большого не выдержит. Как я и говорил.

Мускус, рассеянно кивнув, оглянулся на Зайца.

– Сбегай, принеси одного из тех, белых. Чуть покрупнее самого маленького. Вот такого примерно.

– Так ветра же нет.

– Белого, – повторил Мускус. – На крышу сразу тащи.

С этим он кивнул старику-змееделу:

– А ты бери эту штуку и леер. И все, что может потребоваться.

– Тогда вначале разобрать придется, а после собрать там, наверху. Работы по меньшей мере на час. А может, и больше.

– Давай леер мне, – велел Мускус. – Поднимусь первым. Сам подождешь внизу, прицепишь его, а я подниму. А тебя Заяц на крышу выведет.

– Кошки, случаем, не на воле?

Мускус, отрицательно покачав головой, подхватил с верстака леерную катушку.

– Пошли.

Знойный вечер выдался на редкость тихим. Лес за стеной словно замер: ни скрипов, ни шорохов, ни даже легкого трепета листьев.

– Жди там, видишь? – распорядился Мускус, ткнув пальцем в нужную сторону. – Где три этажа. Я наверх.

Змеедел, кивнув, вернулся в сарай для глиссеров и завертел рукоять, отворявшую главные ворота, в три пневмоглиссера шириной. Поднятый с пола, новый змей показался ему изрядно тяжелым. Прежде он змея не взвешивал и теперь принялся гадать, сколько же в нем весу. Наверное, не меньше, чем в той боевой громадине с огромным черным быком, одной из первых его работ…

Да, этакую тяжесть не поднять никакому ветру слабей штормового!

С этими мыслями он двинулся вдоль посыпанной белым щебнем дорожки, пересек покатую лужайку и остановился с новым змеем в руках там, где указал Мускус. Ни Зайца, ни свисающего с крыши леера… Запрокинув голову, змеедел обвел взглядом узорчатые зубцы, окаймлявшие крышу, чернея на фоне яркой мозаики небесных земель, будто тот самый бык. Нет, наверху не обнаружилось ни души.

За спиной его, в некотором отдалении, нервно расхаживали по вольеру, предвкушая свободу, хозяйские кошки. Конечно, кошачьих шагов змеедел не слышал, но чувствовал, прекрасно чувствовал и когти, и огоньки в янтарно-желтых глазах, и голод, и разочарование. Что, если талосу велено выпускать их наружу, не дожидаясь распоряжений Мускуса? Что, если они уже на воле, крадутся, скользят сквозь кусты, готовясь к прыжку?

Что-то коснулось его щеки.

– Эй, там, внизу! Не спи! – донесся с крыши грудной, едва ли не женственный голос Мускуса.

Поймав леер, змеедел прицепил крохотный карабин на его конце к серьге уздечки и отступил назад, любуясь своей работой – воздушным змеем, быстро скользящим вверх вдоль стены из тесаного камня, подобием человека куда меньше, субтильнее любого из настоящих людей, со стрекозиными крыльями из легкой шелковой паутины.

Тут на лужайку выбежал Заяц с чем-то белым в руках.

– Дай-ка взглянуть! – крикнул ему змеедел.

Трусцой поспешив навстречу, старик принял от Зайца белого кролика и поднял зверушку за уши.

– Тяжел чересчур!

– Мускус велел этого принести, – буркнул Заяц, подхватив кролика.

– Не поднимет такого большого.

– Так ветра все равно нет. Ты наверх идешь?

Змеедел кивнул.

– Тогда пошли.

Войдя в главное здание виллы с черного хода, оба преодолели два лестничных пролета, с лязгом поднялись кверху по стальной винтовой лестнице, что двумя днями раньше привела Шелка вниз, и Заяц откинул крышку чердачного люка.

– У нас тут громадный стервятник жил, – сообщил он. – Иераксом звали. Помер на днях.

Запыхался мастер-змеедел здорово, однако ж счел необходимым неопределенно хмыкнуть в ответ.

Миновав черепичную кровлю, оба вскарабкались на крышу крыла. Здесь змееделу снова пришлось