Суровая расплата. Книга 1: Тень среди лета. Предательство среди зимы - Дэниел Абрахам

В кабинете пахло прокисшим вином и смолой сандалового дерева, которую Баараф жег у себя в жаровне. Столы и диваны были завалены книгами и свитками, а практически на всех разбросанных подушках красовались чернильные пятна.

Баараф, в темно-красном, плотном, как гобелен, халате, встал из-за своего рабочего стола и принял позу приветствия. Медный нашейный знак библиотекаря валялся на полу возле его ног.

– Семай-тя, чему я обязан такой честью?

Поэт нахмурился:

– Ты что, зол на меня?

– Ну что вы, о великий поэт. С чего бы какому-то презренному книжному червю злиться на такую высокопоставленную особу?

– Боги, – вздохнул Семай, сгребая кучу бумаг с широкого кресла. – Я не знаю с чего, Баараф-кя. Ты мне скажи.

– Кя? О великий поэт, ты говоришь так, будто мы на короткой ноге. Но тебе негоже водить дружбу с такой мелкой сошкой, как я.

– Ты прав, – сказал, усаживаясь в кресло Семай. – Я хотел к тебе подольститься. Не вышло, да?

– Лучше бы вина принес, – буркнул низкорослый толстяк и тоже сел. Притворная вежливость уступила место обиде. – И пришел бы в час, когда у нормальных людей принято обсуждать дела. Чего шатаешься посреди ночи, как очумелый заяц?

– В павильоне устроили вечеринку, вот, возвращался домой и увидел, что у тебя горит свет.

Баараф не то фыркнул, не то кашлянул.

Размягченный Камень с задумчивым видом разглядывал мраморные стены, совсем как дровосек, прикидывающий, как лучше повалить дерево.

Семай хмуро глянул на андата, тот ответил жестом более красноречивым, чем любая поза: «не сваливай все на меня, он твой друг, а не мой».

– Хотел спросить, как дела у Маати Ваупатая, – сказал Семай.

– Ну наконец хоть кто-то проявил интерес к этому никчемному идиоту. Иная корова и то смышленее его, точно тебе говорю.

– Значит, пока никаких успехов?

– А мне откуда знать? Он тут уже которую неделю. Да только поработает до полудня и убегает обедать со всякими придворными, с торговцами из разных домов якшается, шляется по предместьям. На месте дая-кво я бы отозвал его и запряг в плуг, пускай землю пашет. Я едал кур поумнее всех этих ученых.

– Коровы, куры… Тебя послушать, так он не поэт, а целый скотный двор, – заметил Семай, хотя его мысли были заняты совсем другим. – А что он изучает по утрам, пока сидит у тебя в библиотеке?

– Ничего конкретного. Читает, что под руку подвернется, а на другой день приходит и берет книгу, которая с первой вообще никак не связана. Я не сказал ему про личные архивы хая, а он не удосужился спросить, существуют ли они вообще. Знаешь, я ведь поначалу был уверен, что он явился с намерением порыться в этих архивах. А теперь, как посмотрю, его и библиотека не очень-то интересует.

– Возможно, он выбирает книги по какой-то системе. Возможно, через все эти книги красной нитью проходит одна главная мысль…

– Хочешь сказать, что старый Баараф настолько глуп, что не в состоянии увидеть картинку, которую рисуют прямо у него перед носом? Ошибаешься. Я знаю эту библиотеку лучше любого из ныне живущих. Я разработал собственную систему расстановки книг по полкам. Я прочел уйму текстов и выявил прорву связей между ними. И если говорю, что он болтается тут, как залетевшая в окно пушинка на сквозняке, значит так оно и есть.

Семай и хотел бы удивиться, да не смог. Исследования в библиотеке – лишь предлог, дай-кво послал Маати Ваупатая расследовать гибель Биитры Мати. Это ясно. Неясно только, почему он решился на такой шаг.

Когда запускается процесс престолонаследия, поэты не принимают ничью сторону. Они поддерживают отношения с тем из хайских сыновей, кто сумел выжить. А порой умеряют его амбиции. Хайем управляет городом, принимает почести, вершит правосудие. Поэты удерживают города от войн, способствуют развитию отраслей, благодаря чему в Хайем всегда рекой текли богатства с Западных земель, из Гальта, Банты и с Восточных островов.

Но произошло – или происходит – нечто такое, что привлекло внимание дая-кво.

И Маати Ваупатай странный какой-то поэт. У него нет должности, он не наставник и не ученик. И староват для того, чтобы попытаться пленить андата. С какой стороны ни посмотри, он неудачник. На взгляд Семая, единственное, что выделяет Маати из всех остальных поэтов, – это то обстоятельство, что он находился в Сарайкете, когда погиб тамошний поэт и получил свободу андат.

Семай вспомнил глаза Маати, вспомнил, какая тьма таится в их глубине, и ему стало тревожно.

– Не понимаю, в чем прок от такой грамматики, – сказал Баараф. – Далани Тойгу писал лучше и при этом не так пространно.

Оказалось, что Баараф уже давно сменил тему разговора и даже что-то пытался доказать, только Семай слишком отвлекся. Впрочем, библиотекарь в затеянной им дискуссии прекрасно обходился и без противника.

– Пожалуй, ты прав, – согласился непонятно с чем поэт. – Под таким углом я этот вопрос не рассматривал.

Обычная улыбочка андата чуть расширилась.

– А следовало бы. Грамматика, перевод, умение выразить мысль – это все ремесло поэтов. И если я разбираюсь в нем лучше тебя или твоего Маати, это дурной знак для всего мира. Запомни это, Семай-кя, а еще лучше – запиши мои слова. Именно невежество доведет хайем до погибели.

– Обязательно запишу, – заверил библиотекаря Семай. – Вот сейчас пойду к себе и первым же делом запишу. А потом с удовольствием лягу спать.

– Так рано?

– Ночная свеча прогорела ниже средней отметки, – сказал в свое оправдание Семай.

– Ладно, ступай ложись. А вот я в твоем возрасте ночами не спал ради таких вот интересных разговоров. Но что поделать, видно, поколения вырождаются…

Семай принял позу прощания, Баараф ответил тем же.

– Ты приходи завтра, – сказал напоследок библиотекарь. – Я перевел несколько стихотворений времен Империи, может, они тебя заинтересуют.

Снаружи заметно похолодало, дорожки и улицы освещались редкими фонарями. Семай вынул руки из рукавов и обнял себя за бока. При свете луны его выдохи превращались в голубоватые облачка, а от слабого запаха сосновой смолы воздух казался еще холоднее.

– Баараф не очень-то высокого мнения о нашем госте, – заметил вслух Семай. – Я думал, он обрадуется, что Маати не проявляет интереса к его книгам, сначала ведь сам искал способ от него избавиться.

Когда Размягченный Камень заговорил, нечему было превращаться в облачка.

– Он как та девица, что бережет свою честь, пока не выясняется, что на нее никто не покушается.

Семай рассмеялся:

– Прямо в точку.

Андат принял позу благодарности за похвалу и сказал: