Суровая расплата. Книга 1: Тень среди лета. Предательство среди зимы - Дэниел Абрахам

class="p1">Какой-нибудь купец или посыльный больше бы подошел для такого дела. Даже Лиат справилась бы лучше. Лиат, женщина, которую он когда-то любил и которая когда-то любила его. Лиат, мать Найита, мальчика, которого он качал на руках и обожал больше жизни. Лиат, которая когда-то была возлюбленной Оты.

Маати в тысячный раз отогнал эти мысли.

Когда добрались до дворцового городка, Маати еще раз поблагодарил Семая за то, что нашел время его сопровождать. А Семай, в тот момент похожий на собаку, услышавшую какой-то незнакомый звук, заверил его, что сделал это с огромным удовольствием.

Маати проводил взглядом стройного поэта и его здоровякаандата. Они шли по мощенному каменными плитами двору, и подолы их одежд были черны от воды и грязи. Маати знал, что его наряд выглядит не лучше.

Ну, хоть в его покоях было тепло и сухо. Маати снял с себя всю одежду и оставил на полу в углу, чтобы слуги отнесли ее в стирку. И сразу оделся в самое теплое, что у него было, – в халат из ягнячьей шерсти с тонкой хлопковой подкладкой. Такие халаты служили местным жителям только зимой, но Маати твердо решил носить его вне дома, и плевать, что о нем подумают.

Зашвырнув сапоги в угол, он устроился возле очага и протянул бледные, онемевшие от холода ступни к самой решетке.

Следующий пункт плана – наведаться на постоялый двор, где умер Биитра.

Расследователи из утхайема, естественно, уже допросили хозяев, и те рассказали о некоем лунолицем мужчине, который прибыл с рекомендательными письмами, работал у них в кухне и как-то ночью, когда распорядители захворали, с готовностью их подменил.

Рассказ был подробным, но Маати был уверен: явившись туда лично, он сумеет выведать что-нибудь еще.

Но только не сегодня. Еще не скоро ноги снова станут его слушаться.

За ним прислали, когда солнце, красное и злое, уже собиралось соскользнуть на западе за горные хребты.

Маати натянул теплые сапоги из мягкой кожи, надел поверх халата коричневую мантию поэта и пошел следом за слугой в личные покои хая Мати. По пути миновали отделанный шлифованным мрамором медового оттенка зал с журчащим фонтаном, комнату для встреч, где за одним столом могли разместиться полтора десятка гостей, и вышли в коридор, который вел в помещения более скромных размеров. Прямо перед Маати коридор быстро пересекла смуглая женщина с иссиня-черными волосами, в желтых, как утреннее солнце, одеждах. Поэт почти не сомневался, что это одна из жен хая.

Наконец слуга плавно открыл раздвижную дверь из резного розового дерева, и Маати вошел в комнату немногим просторней его спальни.

Старый хай сидел на диване, грея ноги у очага. Его роскошные шелковые одежды переливались, словно повторяя движения пляшущего на решетке пламени, и казалось, что жизни в них больше, чем в теле хозяина.

Хай медленно, с задумчивым видом поднес глиняную трубку ко рту и пыхнул. Густой сладковатый запах дыма напоминал запах горящего камышника.

Маати поприветствовал хая почтительной позой. Тот в ответ лишь приподнял седую бровь и улыбнулся, а потом указал мундштуком на диван напротив.

– Вот, лекари заставляют курить эту мерзость всякий раз, когда желудок беспокоит, – сказал хай. – А я им говорю, что проще уж вырезать его и сжечь в печи огнедержца. Они смеются, будто это шутка, а я им подыгрываю.

– Понимаю, высочайший.

Последовала долгая пауза. Хай задумчиво смотрел на огонь. Маати ждал, что будет дальше, и успел заметить, что дыхание у хая прерывистое, как будто тот специально его задерживает, надеясь унять боль. Раньше такого не было.

– Как продвигаются поиски моего сына-изгоя? – наконец произнес хай.

– Еще рано судить, высочайший. Я стараюсь быть на виду. Позаботился о том, чтобы как можно больше людей в Мати узнали о моем расследовании причины смерти старшего сына хая.

– И ты все еще ожидаешь, что Ота выйдет на тебя?

– Да.

– А если не выйдет?

– Тогда это займет больше времени, высочайший, но так или иначе я его найду.

Старик кивнул и выпустил струйку бледного дыма, а затем его тощие руки с отработанным за многие годы изяществом изобразили жест благодарности.

– Его мать была хорошей женщиной. Мне ее не хватает. Ийра, так ее звали. Она и дочь Идаан мне подарила. Была так счастлива, что может оставить себе хоть одно дитя.

У старика заблестели глаза, когда тот на несколько мгновений погрузился в воспоминания. Правда, о чем были те воспоминания, Маати мог лишь догадываться.

Хай глубоко вздохнул и продолжил расспрашивать поэта:

– Как Идаан? Вежливо с тобой обращается?

– Она очень добра, – отвечал Маати. – И не жалеет для меня времени.

Старик тряхнул головой, улыбаясь скорее своим мыслям, чем собеседнику:

– Это хорошо. Идаан всегда была непредсказуемой. Но думаю, с годами поостыла. В былые времена, когда девочки ее возраста учились накладывать макияж и мечтали о сандалиях нового фасона, она была занята тем, что без конца придумывала новые проказы. То щенка на званый прием притащит, то украдет понравившееся платье у подружки. Всегда знала, что я не стану ее наказывать. – Хай тепло улыбнулся. – Своенравная девчонка моя дочь, но у нее доброе сердце. Горжусь ею. – Тут хай посерьезнел и продолжил: – Я горжусь всеми моими детьми. Поэтому и колеблюсь. Пока длятся твои поиски, длится и перемирие, а значит, Кайин и Данат еще живы. Еще подростком, когда я только начинал соображать, как все устроено в этой жизни, я знал: если займу этот трон, моим сыновьям придется убивать друг друга. И я неплохо уживался с этой мыслью, пока они обитали только в моем представлении о будущем. А потом на свет появились Биитра, Кайин и Данат. И я не желаю смерти никому из оставшихся сыновей.

– Но традиция… Высочайший, если они не…

– Я знаю, что таков их долг, – сказал хай. – Просто сожалею об этом. Говорят, сожаление – удел умирающих. Похоже, они приближают смерть не хуже болезней. Я порой сожалею, что все это не случилось много лет назад. Что сыновья не убили друг друга, когда были еще мальчишками. Тогда со мной сейчас был бы хоть один из них. Грустно умирать в одиночестве.

– Высочайший не одинок. Весь двор…

Маати осекся. Хай принял позу благодарности за такое дополнение, но блеск в глазах и наклон головы придали ей оттенок сарказма. Маати понимающе кивнул.

– Не могу сказать, кого из них я желал бы увидеть рядом в мой последний час, – признался старый хай, задумчиво попыхивая трубкой. – Я их всех люблю. Очень. И даже не могу описать словами, как мне не хватает Биитры.