Избранный. Часть 1 – Тихомирье - Сергей Нижегородцев

– Всеслав, я… – Ждан неловко комкал в руках край рубахи. В его глазах читалась мучительная смесь вины и благодарности.

– Иди уже, – оборвал его Всеслав, чувствуя, как внутри все сжимается от непрошеной жалости в глазах друга. – Матери своей скажи – платок хорош. Забаве понравится.

Он отвернулся к окну, делая вид, что заинтересовался пролетающей мимо птицей. Что угодно, лишь бы не видеть этот взгляд. Шаги Ждана стихли в сенях. Всеслав вслушивался в удаляющийся скрип половиц, пока тот не растворился в летней тишине. Солнце било в глаза через окно, но он не мог даже отвернуться – только жмуриться, чувствуя, как предательски щиплет в уголках глаз.

Яркий свет слепил, заставляя прикрыть веки. Всеслав не плакал – нет. Это просто солнце, слишком яркое для глаз, привыкших к полумраку избы. Горячая влага скатилась по виску, впиталась в грубую ткань подушки. Он попытался глубоко вдохнуть, но воздух застрял где-то в горле, превратившись в болезненный ком.

За окном пели птицы, доносился далекий смех деревенских детей. Мир продолжал жить своей обычной жизнью, полной движения и радости. Только его мир сузился до размеров этой кровати, до потолка с темными балками, до оконца, через которое видны лишь верхушки деревьев да кусочек неба.

Свадьба. Свадьба Ждана и Забавы. Всеслав представил, как они будут кружиться в праздничном хороводе, как Забава будет смеяться, запрокидывая голову, как будут блестеть её зеленые глаза в свете праздничных костров. А он… Доживет ли он до этого дня? И хочет ли?

Радость за друга мешалась с горечью. Ждан заслуживал счастья – надежный, честный, работящий. Забава будет за ним как за каменной стеной. Родят детей, построят новую избу, заведут хозяйство… А он? Что останется ему? Лежать и считать дни до конца, слушая, как за стеной шепчутся родители с очередным знахарем? Или может, дождаться, пока отец решится отвести его к той ведьме, о которой говорил намедни? Всеслав попытался сглотнуть ком в горле. Не вышло – словно камень застрял. В груди заныло от бессильной злости. Еще два месяца назад он сам мечтал о свадьбе с Забавой, представлял, как поведет ее в храм, как будет целовать медовые губы, как…

Воспоминания накатили волной, затопили сознание. Тот вечер у реки, когда они остались вдвоем. Забава собирала цветы для венка, а он смотрел, как закатное солнце играет в её темных волосах. Тогда он впервые осмелился коснуться её руки – не как друг детства, а как мужчина. Она не отстранилась, только улыбнулась смущенно, и в зеленых глазах мелькнуло что-то такое, от чего сердце забилось часто-часто.

Всеслав зажмурился, пытаясь отогнать видение. Пальцы непроизвольно сжались, впиваясь ногтями в ладони – единственное, что еще могло двигаться. Даже эта малость теперь казалась чудом. Чудом, которое лишь подчеркивало весь ужас его положения.

Снаружи доносились звуки деревенской жизни – стук топора, мычание коров, возвращающихся с пастбища, детский смех. Обычные, повседневные звуки, которые раньше не замечал, принимая как должное. Теперь они казались насмешкой – жизнь продолжалась без него, словно река, огибающая упавший в неё камень.

Сватовство. Свадьба. Дети. Все, о чем он мечтал, достанется Ждану. И разве мог он винить друга? Или Забаву? Они заслуживали счастья. А он… Что ж, судьба распорядилась иначе.

Птица за окном издала пронзительный крик. Всеслав дернулся всем телом, но оно осталось неподвижным – только голова мотнулась в сторону. Даже заплакать толком не мог – слезы просто скатывались по щекам, а он не мог их вытереть. Беспомощный. Никчемный. Где теперь все эти знаки судьбы? Где обещанная великая доля? Боги посмеялись над ним, превратив из сильного парня в бревно, которое только и может, что гнить заживо.

Милава вошла в горницу, неся миску с дымящимся отваром. Ее руки дрожали, расплескивая темную жидкость на деревянный пол. Она присела рядом с сыном, поправляя подушку под его головой.

– Выпей, сыночек, – прошептала она, осторожно поднося миску к его губам. – Травы свежие, только что заварила.

Всеслав почувствовал горький запах отвара. Он знал, что матушка собирала эти травы на дальнем болоте, в предрассветной мгле, когда роса еще не успела высохнуть. Знал, как она шептала над каждым стебельком, прося у земли силы для своего сына.

Темная жидкость коснулась его губ. Горькая. Терпкая. Как сама его жизнь теперь. Он сделал глоток, чувствуя, как жидкость обжигает горло.

Милава осторожно вытерла уголки его рта краем передника. Её пальцы, казались невесомыми, когда она касалась его лица. В её глазах стояли непролитые слезы, но она улыбалась – той особенной, материнской улыбкой, которая обещает, что всё будет хорошо, даже когда весь мир рушится.

– Ждан заходил? – тихо спросила она, хотя наверняка видела друга, когда тот уходил.

– Да, – коротко ответил Всеслав, отворачиваясь к окну.

Милава вздохнула, поправляя покрывало на его неподвижных ногах. Её руки двигались механически, привычно, словно делали это уже тысячу раз.

– Они со Забавой… – Всеслав сглотнул комок в горле. – Сватовство затевают.

Милава замерла с ложкой у его губ. По её лицу пробежала тень, словно тучка по летнему небу. Морщинки вокруг глаз стали глубже, губы сжались в тонкую линию.

– На новолуние свадьбу играть будут, – Всеслав отвернулся от ложки, не в силах выдержать материнский взгляд, полный невысказанной боли.

– Матушка…

– Пей, сынок. Травы силу дают, – она снова поднесла ложку к его губам, словно не расслышала его слов.

– Послушай меня, – он поймал её взгляд, удерживая силой воли, единственной силой, что у него осталась. – Я хочу дожить до их свадьбы. Увидеть, как они счастливы будут. А потом… – он сделал паузу, собираясь с силами, чувствуя, как тяжело даются слова. – Потом пусть батюшка везёт меня к Полинке.

Ложка выпала из рук Милавы, звякнув о край миски. Отвар расплескался по полу тёмными каплями, похожими на кровь. Её лицо побелело, словно первый снег.

– Что ты такое говоришь? – прошептала она побелевшими губами. – Какая Полинка? Нет…

– Я всё слышал. Знаю, о чём вы с отцом шептались, – Всеслав закрыл глаза, не в силах видеть страдание на материнском лице. – И знаю, что прав он. Нечего мне здесь гнить заживо.

– Молчи! – Милава схватила его за руку, которую он не мог даже пошевелить. Её пальцы впились в его кожу с неожиданной силой. – Молчи, не смей так говорить!

– Дай мне хоть в этом самому решить, матушка, – его голос стал тише, почти шёпот. – Последнее, что я могу сам выбрать – когда уйти.

Милава рухнула на колени у кровати, содрогаясь от рыданий. Её плечи тряслись, а из