Избранный. Часть 1 – Тихомирье - Сергей Нижегородцев

Главарь ловчих, оскалившись, замахнулся и ударил Всеслава кулаком в висок. Мир взорвался ослепительной вспышкой, а затем погрузился во тьму. Последнее, что увидел Всеслав перед тем, как потерять сознание – как двое мужчин поднимают безвольное тело его матери и тащат к выходу.

Тем временем на улице царил хаос. Ловчие сгоняли пойманных жителей Тихомирья в центр деревни, словно скот. Женщины плакали, мужчины угрюмо молчали, стиснув зубы. Крепкие веревки впивались в запястья пленников, оставляя кровавые следы на коже.

Тела стариков и детей остались лежать на мокрой от росы траве – бесполезный товар для работорговцев. Их глаза, широко раскрытые и остекленевшие, смотрели в темное небо, не видя ничего. Некоторые из детей были совсем маленькими – их жизнь оборвалась, едва начавшись.

Главарь вышел из дома Тиховцов, вытирая окровавленный кинжал о штаны. Он окинул взглядом пленников – около двадцати человек, большинство женщины в расцвете сил. Неплохая добыча для одной ночи.

– Домой! – скомандовал он хриплым голосом.

Колонна пленных медленно двинулась в путь. Милаву тащили двое ловчих – она все еще не пришла в себя после удара. Её голова безвольно моталась из стороны в сторону, длинные волосы волочились по земле, собирая пыль и кровь.

Всеслав лежал в пустой избе, кровь из раны на бедре медленно сочилась, окрашивая тряпье под ним в темно-бурый цвет. Сквозь выбитую дверь задувал холодный ветер, но он не чувствовал его прикосновения. Тело Всеслава было словно чужое – безжизненная оболочка, брошенная хозяином.

Небо за окном потемнело еще сильнее, затянутое низкими грозовыми тучами. Раскат грома сотряс стены избы, заставив миску на столе подпрыгнуть. Первые тяжелые капли дождя упали на землю, поднимая пыль. А затем хлынуло, словно разверзлись небеса.

Дождь лил сплошной стеной, заливая брошенную деревню, смывая кровь с земли. Вода затекала в открытую дверь избы Тиховцов, постепенно образуя лужу на земляном полу. Капли падали на лицо Всеслава, но он не приходил в сознание.

Дождь лил как из ведра, смывая кровь с земли. Тихомирье горело, но дождь боролся с пожаром. Дым и пепел поднимались в небо, образуя тяжелые серые облака над деревней. Запах гари проникал в каждый уголок, смешиваясь с металлическим ароматом крови и сырой земли.

Всеслав остался лежать один в разграбленной избе, брошенный умирать. Сквозь пелену беспамятства до него доносились отдаленные звуки – треск горящего дерева, шипение огня под дождем, стоны раненых, которых ловчие посчитали недостойными даже быстрой смерти. Где-то в глубине сознания Всеслав понимал, что мать увели, что Тихомирье гибнет, но эти мысли растворялись в темноте, окутывавшей его разум.

Крыша избы начала протекать. Вода капала на лежанку, образуя лужицы вокруг неподвижного тела Всеслава. Его кожа приобрела мертвенно-бледный оттенок, губы посинели от потери крови. Дыхание стало поверхностным и редким, будто каждый вдох давался с огромным трудом.

Снаружи раскат грома сотряс небо. Молния на мгновение озарила избу, высветив опрокинутые лавки, разбросанную утварь, кровавые следы на полу. В этой вспышке лицо Всеслава казалось вырезанным из бледного камня – неподвижное, с заострившимися чертами, с каплями дождя и крови, стекающими по щекам, словно слезы.

Деревня, в которой он родился и вырос, умирала вместе с ним. Дождь лил, смывая следы жизни, а огонь пожирал все, что осталось от Тихомирья.

Глава 6

Три дня назад Арсений методично укладывал вещи в потертый холщовый мешок. Его огрубевшие от кузнечного дела руки двигались уверенно, но медленнее обычного. Он аккуратно завернул сушеное мясо в чистую тряпицу, положил рядом краюху хлеба и мешочек с травяным сбором. Взгляд мужчины был сосредоточен только на содержимом мешка, словно это было самым важным делом в мире.

Милава остановилась в дверях, наблюдая за мужем. Руки её машинально вытирали влагу о передник, хотя они давно высохли. В груди кольнуло нехорошее предчувствие.

– На охоту собираешься? – спросила она, стараясь, чтобы голос звучал обыденно.

Арсений кивнул, не поднимая глаз.

– Да, давно пора. Мяса почти не осталось.

Он продолжал перебирать вещи, проверяя крепость ремней на мешке. Пальцы его двигались слишком старательно, слишком медленно. Милава знала мужа как никто другой – за двадцать лет вместе научилась читать каждое его движение.

– Надолго уходишь? – В её голосе проскользнула тревожная нотка.

Арсений наконец поднял взгляд, но посмотрел не на жену, а куда-то в сторону, на стену, где висели старые сети.

– Дня на три-четыре. Может, повезет с добычей.

Милава сделала шаг вперед. Она чувствовала неправду, висевшую в воздухе тяжелым облаком. Не в привычках Арсения было уходить так надолго, особенно сейчас, когда Всеслав…

Арсений знал, что жена чувствует его ложь. Слишком долго они прожили вместе, чтобы обманывать друг друга. Но он не мог дать ей надежду, которая могла оказаться ложной. Лучше вернуться с решением, чем мучить её ожиданием чуда, которого может не случиться.

Арсений вышел во двор, где под утренним солнцем стояла запряжённая телега. Бурая – старая кобыла с потускневшей гривой – терпеливо ждала, изредка переступая с ноги на ногу. Её тёмные глаза смотрели на хозяина с той особой мудростью, которой обладают только животные, прожившие долгую жизнь рядом с человеком. Она знала все лесные тропы не хуже Арсения, а может, и лучше – животное чувствовало опасность задолго до того, как её мог заметить человек.

Кузнец оглядел телегу, где уже лежал тюк сена и мешок овса для дороги. Всё было готово, оставалось только проститься с сыном. Арсений помедлил, словно собираясь с силами, и вернулся в избу.

Всеслав лежал на лавке, устланной чистыми тряпицами. Его глаза были открыты – он смотрел в потолок, где тени от утреннего света плясали между потемневшими от времени брёвнами. Услышав шаги отца, юноша слегка повернул голову.

– Ухожу, сынок, – Арсений остановился у изголовья. Голос звучал грубее обычного, словно слова застревали в горле. – На охоту. Дня через три-четыре вернусь.

Всеслав моргнул. Бледные губы едва шевельнулись:

– Удачи тебе, батя.

Голос его звучал тихо и безжизненно, как шелест сухих листьев. Арсений сжал зубы так, что желваки заходили на скулах. В груди рвались наружу слова о надежде, о том, что он не просто на охоту идёт, а за спасением для сына. Но он сдержался. Слишком рано давать обещания, которые могут обернуться ещё большей болью.

Кузнец положил руку на лоб сына – прохладный и влажный. Пальцы его дрогнули, когда он убрал прядь волос с