Месяц светит по просьбе сердца моего - Пим Вантэчават

Но тут, когда кончики его пальцев начали медленно проявляться,

мимо пробежали трое юных китайцев,

склонив голову, прячась от дождя.

Услышав стук их коричневых рабочих ботинок,

он почувствовал себя маленьким как никогда ―

даже меньше, чем в тот раз, когда Деннис МакКензи

назвал его китаёзой при одноклассниках, а он сделал вид,

что ему так же смешно, как и остальным.

Один из китайцев обернулся, посмотрел прямо сквозь него и практически застыл на месте. Наверное, я похож на привидение,

подумал Томми,

когда юноша опомнился и побежал своей дорогой.

Мимо промчался грузовик, обрызгав его водой.

Вдали снова послышался оглушительный грохот.

Он задрожал всем телом. Это что у него на лице, слезы?

Или просто дождь?

Не торопись. Спешка ни к чему.

Краем глаза он заметил справа небольшой переулок. Перед глазами все плыло, дыхание участилось, будто за ним кто-то гнался.

Голоса в голове с каждым шагом

становились все громче. Это безопасно?

А вдруг меня кто-то увидит? Куда идти? Что делать? Как выжить?

Не торопись. Спешка ни к чему.

Иди. Иди. Шаг в сторону.

Беги. Прячься. Пригнись. Теперь ― в переулок.

Маленький уголок, куда дождю не добраться.

Подошвы омывал грязный поток воды.

Кирпичные стены вокруг как будто сочились коричневым и красным.

Помимо дождя, он слышал только стук сердца в груди, будто оно отчаянно пыталось выбраться наружу.

Он упал на колени.

Дрожа, закрыл лицо руками.

Значит, это был не просто дождь.

Не торопись. Спешка ни к чему.

Целую вечность он сидел и смотрел себе на руки,

на поток грязной воды под ногами.

Потом он услышал звук приближающихся шагов.

Заметил движение.

И вот в этом грязном потоке

он увидел еще одну пару мальчишечьих рабочих ботинок.

Голос, отчетливый и полный любопытства:

я думала, что знаю всех китайских мальчиков в Козуэе,

даже с Нанкин-стрит, но тебя вижу впервые.

Откуда ты взялся?

Он поднял взгляд и увидел ее:

коротко остриженные волосы едва прикрывают уши,

хрупкая фигурка укутана в зимнюю куртку, которая на пару размеров ей велика.

Маленькая девочка.

Она сердито вздохнула.

Он понял, что ничего не ответил.

Ну, нетерпеливо повторила она. Кто ты? Ты потерялся?

Да, услышал он собственный голос.

Да, кажется, я совсем потерялся.

Она посмотрела на него,

и ее взгляд смягчился.

Пойдем, сказала она. Тебе нужно в тепло.

Кожу напитывал жар от плиты ее отца.

Взглянув на часы на кухонной стене, он обнаружил, что уже середина дня.

В кафе было холодно и пусто, деревянные столы и стулья расставлены вдоль стен.

Какой сегодня день, спросил он. Воскресенье, ответила она.

Разожгла угли и усадила его за обеденный стол.

Она принялась болтать без умолку. Мой отец спит наверху, сказала она.

Это он храпит. Мы с ним живем вдвоем.

Мать бросила нас, когда я была совсем маленькой.

У тебя тоже нет матери? Поэтому ты потерялся?

Хочешь чаю? Маньтоу? Или могу разогреть бульон. А еще у нас есть хлеб.

Как тебя зовут? Кто ты? Откуда?

И снова голос отца: помни. Никогда никому не рассказывай, кто ты.

И он ответил: из Лондона. Но не могу сказать, откуда именно.

Второй раз они встречаются, когда ему двенадцать.

Оба думают, что они примерно одного возраста, плюс-минус год или два.

Они встречаются после того, как случилось Это. Примерно месяц спустя, незадолго до Рождества, когда он лежит в постели среди ночи, пытаясь забыть этот ноябрь.

У него в голове

всплывает образ девочки

на маленькой кухне в серый дождливый день.

По венам пробегает приятное тепло.

Он закрывает глаза

и загадывает желание.

Открыв глаза,

понимает, что он в том же переулке, рядом с кафе ее отца,

но это уже другой дождь. Другой день.

Через несколько минут она появляется позади и останавливается.

Мы знакомы, спрашивает она. На ней зимняя куртка,

которая велика ей на пару размеров. Он обнаруживает, что улыбается впервые за долгое, долгое время.

Я думал, ты мне приснилась, говорит он.

Годы спустя, всякий раз, когда Пегги думала о Томми,

в ее голове возникали слова: красивый. Смешной. Обаятельный.

Одинокий. Сиротливый. Потерянный.

Иногда он смотрел на нее так,

будто она вот-вот разлетится на осколки у него в руках,

и ей становилось грустно.

Годы спустя, всякий раз, когда Томми думал о Пегги,

в его голове возникали слова:

красивая. Непредсказуемая. Болтливая.

Решительная. Мечтательная. Смешная.

Веселая. Упорная. Неистовая. Теплая.

Милая. С изящными руками и плавными жестами.

Но есть некая стальная твердость в том,

как она смотрит на него, на отца, на клиентов отца ―

да, в общем, на всех.

С тех пор как Это произошло,

по ночам Томми закрывает глаза и оказывается в переулке напротив кафе ее отца гораздо чаще, чем следует.

Дети в школе избегают его или замирают в его присутствии,

не зная, что сказать, будто каждый слог может вывести его из равновесия.

Так что это ему приходится их успокаивать, убеждая, что да,

можно делать вид, что ничего не произошло, и вести себя как обычно.

Это ему приходится позволять им быть рядом с ним живыми.

Но с ней… с ней он может вообще не говорить, если не хочет.

Она говорит за двоих.

И она с этим уже сталкивалась. Прежде.

Моя мать ― Анна Мэй Вонг,

отвечает она всем, кто спрашивает, где ее мать.

У них с отцом был роман, когда она приезжала на съемки «Лаймхаус Блюз».

Вот почему ее никогда нет дома. Она в Голливуде, снимается в кино.

А иногда она говорит: моя мать в Китае.

Она самая желанная женщина в Азии, так что она не может пересечь океан и поселиться в восточном Лондоне.

Она бы просто свела с ума всех английских мужчин.

Или: моя мать ― белая женщина,

герцогиня, которая живет в замке с королем Англии.

Или: моя мать ― французская балерина, которая танцует по всей Европе, с розовыми лентами в длинных золотистых волосах.

Он слушает ее истории об отце,

старике, которого она очень любит

и всю жизнь которого составляет готовка и преклонение перед дочерью.

Она мечтает купить им с отцом большой дом у моря.

Она говорит: у нас будет самая большая кухня во всей Англии,

чтобы он готовил сколько пожелает, а я бы писала

и содержала нас обоих. Мы