Эпифания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

– Вы режете птиц и зверей, стараясь умаслить богов. Мы – нет… не в обиду тебе будь сказано.

– Ну что ты, генерал, я ничуть не обижен.

– Мы, ветераны-службисты – люди прямые, говорим попросту. Вот и я такова. Старая боевая лошадь. Не более и не менее. Сложилась обстановка так, что мне пришлось взять на себя роль посланницы – стараюсь как могу, куда же денешься, вот только… – Хмыкнув, Саба внезапно расхохоталась в голос. – Только дипломат-то из меня аховый, а потому изложу я все начистоту. Ваши обычаи – вот это «все наоборот» – кажутся мне жутко отсталыми, и я все жду, когда же они развернутся «кругом». Взять хоть ее, – оживилась она, указав на Синель, вошедшую в комнату с подносом в руках. – Женщина с мужчиной разговаривают, и женщина им прислуживает. Не могу сказать, что на родине такого не бывает, но дома подобное увидишь нечасто.

– Однако, возвращаясь к… – Прервавшись, Шелк принял с подноса чашку. – Благодарю, Синель. Ты ведь совсем не обязана подавать нам кофе, но генерал Саба этого, кажется, не понимает. Порой доброты с виду не отличить от лакейства, хотя разница между ними огромна. Присядешь?

– Если не помешаю.

– Разумеется, не помешаешь. Нам твое общество в радость, а тебе, сколько я помню, очень хотелось познакомиться с генералом Сабой, командующей воздушным кораблем рани…

– Ага, знаю, – выдохнула Синель, одарив Сабу восхищенной улыбкой.

– …И одной из твоих спасителей. Генералиссимо Оозик после рассказывал мне, с каким удовольствием любовался действиями ее птероштурмовиков в составе бригады нашей стражи.

– Так ведь девчата отборные, одна другой лучше, – самодовольно заметила Саба. – За место в птероштурмовиках бьются насмерть. На каждую принятую по десятку отбракованных.

– Однако вернемся же к авгурству. Надеюсь, ты извинишь сие навязчивое занудство? Меня ведь учили на авгура, и я вряд ли когда-либо полностью утрачу интерес к нашей науке. Но прежде всего: нельзя ли мне как-нибудь, при случае, подняться в небо на твоем воздушном корабле?

Саба подмигнула Синели. Грубое, жесткое лицо генерала озарилось мимолетной усмешкой.

– Один из наших учеников… зовут его Бивень, и пока что он служит при мне гонцом… не так давно рассказал мне, что мечтает взлететь. О том же самом мечтаю и я, хотя, беседуя с Бивнем, не признался в этом ни ему, ни даже самому себе.

– Птичка… летать! – провозгласил Орев.

– Вот именно. Подняв взгляд к небу, лишь в редких случаях не обнаружишь над головой птиц, а летуны каждые пару дней подтверждают, что в воздух может подняться и человек. Еще мальчишкой я воображал, будто они кричат: «Мы умеем летать, а ты нет!» – только с громадной высоты их не слышно. Глупость, конечно… однако целиком избавиться от этого ощущения мне так и не удалось.

– Кр-рыло… Хор-рошо!

Вскочив на макушку Шелка, Орев развернул крыло: вот, дескать, убедитесь.

– Он некоторое время не мог летать, – объяснил Шелк, – а до того, полагаю, даже не думал гордиться этим умением.

– Что ж, кальд, сейчас я тебя удивлю, – объявила Саба. – На корабле мы тебя с радостью примем в любое время. Только дай знать заранее, когда прибудешь, чтоб я успела тебе снаряжение подыскать.

– Разумеется!

Пригубив кофе, Шелк ненадолго умолк, любуясь изящной фарфоровой чашкой, блещущей позолотой, с живописным образом Сциллы внутри.

– Пей мы вино, я бы сказала, что велю подобрать тебе крылья как у девчат и спихнуть тебя за борт, – свирепо оскалив нижние зубы, сообщила ему Саба, – но среди этих притворщиков-дипломатов такие шутки не в ходу.

– Думал я и об этом, – со вздохом признался Шелк. – Не уверен, что мне хватит смелости, но, возможно, попробую.

– Не стоит. Останешься на всю жизнь калекой, а то и вовсе погибнешь. Мои девчата начинают с помоста высотой… да в этой комнате поместится запросто. Сама я… кто там?!

Шелк с Синелью дружно покосились на дверь.

– Где?

Саба, позабыв о чашке в руке, поднялась на ноги.

– Лицо вон в том зеркале! Причем не из наших. Совсем незнакомое. Я ее видела!

– Нисколько не сомневаюсь, генерал, – вздохнул Шелк, поставив свой кофе на стол.

– Во дворец ты переселился совсем недавно, так?

– Действительно. Меньше часа назад. Майтера Мрамор и…

– Потайной ход! – Возражений тон Сабы не допускал. – Зеркало устроено наподобие смотрового окна, и кто-то уже подглядывает за нами с той стороны. Потайной ход… по меньшей мере один, а может быть, и куда больше. На родине я таких повидала немало. Что затевает эта девушка?

Синель, подойдя к зеркалу, ухватилась обеими руками за края узорчатой рамы.

– Запылилось, – сообщила она Шелку. – Здесь все чехлами было прикрыто, но пыль же проникнет куда угодно…

Закряхтев от натуги, она сняла зеркало с крюка. Позади не оказалось ничего, кроме простой штукатурки, чуть более светлой, чем по бокам.

Поднявшийся на ноги вслед за Сабой, Шелк дохромал до стены и постучал в штукатурку. Звук оказался глухим. Саба в изумлении вытаращила глаза, беззвучно зашевелила мясистыми губами.

– Обратно повесить, патера? – осведомилась Синель.

– Пожалуй, не стоит. По крайней мере, пока. После повесим… либо я сам, либо мастер Меченос. Опустить на пол, не уронив, сможешь?

– Наверное. Сил у меня немало.

Каблуки начищенных до зеркального блеска кавалерийских сапог Сабы звучно щелкнули один о другой.

– Прошу извинить меня, кальд. Я ухожу. Весьма, весьма сожалею.

– Постой. Подожди с уходом, – торопливо заговорил Шелк. – Ваша генералиссима Сийюф ведет к нам тысячи…

Оброненная Сабой чашка упала на пол, обдав брызгами черного кофе и драгоценный ковер, и ее сапоги.

– Именно эти новости я собиралась сообщить тебе, а ты… а ты узнал обо всем по бараньим кишкам?!

III

Первая теофания в день фельксицы

Спустя три весьма хлопотных дня после того, как генерал Саба уронила под ноги кофейную чашку, зеленщик по имени Мозг, отвлекшись от предвкушения парада, ради которого рынок закрывался раньше обычного, уставился на пророка, устало бредущего к его лавочке, во все глаза.

– Чистик? – удивился он, одергивая заляпанный фруктовым соком передник. – Ты же Чистик, так?

– Ну Чистик.

Укрывшись от ветра, пророк оперся о заваленный апельсинами стол.

– И, говорят, новому кальду друг?

Чистик со скрипом почесал щетинистый подбородок.

– Наверное. Ну мне он по нраву, и барана, когда Киприда явилась, привел в дар я. Ну а по нраву ли я ему, даже не знаю. Если нет, я на него не в обиде.

Мозг утер нос рукавом.

– И еще друг генералиссимы Мяты?

– Ей сейчас все друзья, кого ни послушай.

– Мне Склеродерма рассказывала. Мясникова жена. Знаешь ее?

Чистик отрицательно покачал головой.

– Ну а она тебя знает и говорит, что ты нередко в мантейон к Шелку захаживал… ну в тот, на Солнечной.

– Ага. Где он, я знаю.

– А еще она говорит, ты у них в садике при мантейоне сидел, разговаривал с ней. То есть с генералиссимой Мятой. Апельсинчика хочешь?

– Еще бы. Только денег у меня нет. Какие есть, те тратить нельзя.

– Ничего, бери. Угостись. Погодь минутку, пакет тебе сооружу.

Мозг поспешил в заднюю часть лавочки, а Чистик, пользуясь случаем, сунул в карман персик.

– Ну