Опасные видения - Коллектив авторов

– Сексуальный доступ? – Чарли издал смешок, нервный. – Я бы назвал это сексуальным избытком.

– Такого просто не бывает, – просто ответил здоровяк. – В зависимости от того, кто ты и какого пола, ты можешь продолжать, пока больше не сможешь либо пока это не заканчивается. Один может замечательно обойтись легким сексуальным облегчением дважды в месяц или реже. Другой выдерживает и восемь-девять раз в день.

– Я бы не назвал это нормой.

– А я бы назвал. Необычно, но на все сто процентов нормально для того, у кого это в природе, – если только это не патология. Я хочу сказать, способность – это способность: по капельке, по лошадиным силам, по высоте полета. Человек или машина, а действуя в заданных параметрах, ты никому не причинишь вреда. А что вред причиняет – и много, и самый худший, – так это чувство вины и греха, особенно когда грех оказывается естественным аппетитом. Я читал о мальчиках, которые накладывали на себя руки из-за поллюций или из-за того, что поддавались соблазну мастурбации после пяти-шести недель воздержания – именно воздержание и сосредоточивает все их внимание, создает полную одержимость тем, что должно быть не важнее, чем прочистить горло. (Хотел бы я сказать, что подобное можно найти только в древних текстах, но это продолжается во многих мирах и в эту самую минуту.)

Эту тему вины и греха легче понять, если вынести за скобки секса. Существуют ортодоксальные религии, в которых требуется конкретный рацион и полное исключение определенных продуктов. Учи людей подольше – и человек будет есть (скажем) только «абру», тогда как «кадабру» есть запрещено. Будет перебиваться постной плесневелой аброй и жить впроголодь на складе, забитом хорошей свежей кадаброй. Его можно довести до болезни – даже убить, если хочется, – всего лишь убедив, что абра, которую он только что съел, на самом деле замаскированная кадабра. Или можно свести с ума намеками, и тогда он выработает пристрастие к кадабре, спрячет свой запас и будет втайне таскать из него каждый раз, когда борется с искушением и проигрывает.

Так вообрази же себе силу чувства вины, когда идешь против не выдуманных ортодоксальных правил об абракадабре, а глубинного давления где-то на клеточном уровне. Это так же безумно и опасно, как прививать комплекс этической вины, запрещающий или мешающий удовлетворять потребность в витамине B или калии.

– О, вот только, – перебил Чарли, – сейчас-то ты говоришь о том, что жизненно необходимо для выживания.

– Ты чертовски прав, – ответил Воридин в духе Чарли и одарил его душевным – и очень точным – подражанием его же сверкающей улыбке. – А теперь вернемся к тому, о чем я уже говорил; к тому, что может повредить гораздо больше невежества, – к неправде. – Он вдруг рассмеялся. – А знаешь, это даже забавно. Я побывал на множестве планет, и многие отличаются от других в тысяче нюансов; но то, к чему я сейчас перейду, эту беседу с закрытыми глазами и отключенным мозгом, можно встретить где угодно. Ну что, готов? Тогда ответь: что плохого в инцесте? Погоди – меня ты знаешь. Мне не отвечай. Ответь какому-нибудь незнакомцу, какому-нибудь нюхачу паров или алкоголику в баре космопорта. – Воридин поднял обе руки и сложил пальцы – Чарли так и видел блики на воображаемом стакане. И он произнес заплетающимся языком: – Ну-ка, дружище, а чего уж такого прям плохого в инцесте, а?

Он закрыл один глаз, а второй навел на Чарли. Тот призадумался.

– Морально или как?

– Это давай пропустим. Плохое и хорошее меняется от места к месту, хотя у меня и об этом есть свои теории. Нет – давай присядем в этом баре, сразу примем, что инцест – это просто ужасно, и оттолкнемся от этого. Так что в нем на самом деле плохого?

– У близких родственников будет больное потомство. Идиоты, безголовые выкидыши и тому подобное.

– Так и знал! Так и знал! – воскликнул вексвельтец-здоровяк. – Разве не чудесно? Из скалистых недр каменного века – через парчу и бриджи оперных цивилизаций – до самых компьютерных технократий, где в голову внедряют электроды и переносят все мышление в коробочку: где этот вопрос ни задай, ответ всегда один. Все это просто знают. А доказательства никого не интересуют.

– И где искать доказательства?

– Да хоть на ужине, где тебе подадут безмозглую свинью или слабоумную корову. Любой скотозаводчик скажет: когда хочешь вывести конкретную породу, скрещиваешь отца с дочерью и внучкой, а потом – брата с сестрой. Продолжай в том же духе, сколько потребуется, пока нужное свойство не станет доминантным. Хотя оно может никогда не стать доминантным. В любом случае большая редкость, чтобы что-то стало неладно в первом же поколении; но ты, в нашем баре, совершенно убежден, что станет. А значит, ты готов сказать, будто все умственно отсталые – плод инцеста? Уж лучше не говори, а то оскорбишь чувства многих людей. Эта трагедия может постичь любого, и сомневаюсь, что у родителей-родственников вероятность больше, чем у кого угодно.

Но ты все еще не замечаешь самого забавного… а может, странного в этой конкретной «неправде». На большинстве планет секс – тема довольно популярная. Вот только о нем редко говорят в связи с размножением. Я бы сказал, на каждое упоминание беременности или родов приходятся сотни упоминаний самого акта. Но скажи об инцесте – и ответ всегда будет о потомстве. Всегда! Как будто чтобы задуматься и заговорить об удовольствии и любви кровных родственников, нужно применить какие-то особые умственные усилия, которые нигде и никому не даются легко – а то и не даются вовсе.

– Должен признать, я и сам не пробовал. Но… что тогда плохого в инцесте?

– Ты имеешь в виду – не считая моральных соображений. Моральные соображения основаны на том, что это ужасающая мысль, а ужасает она потому, что ужасала всегда. Я бы сказал, с биологической точки зрения ничего плохого в нем и нет. Ничегошеньки. Даже больше скажу, повторяя вслед за доктором Фелвельтом… Слышал о таком?

– Вроде бы нет.

– Это такой биолог-теоретик, чью книжку запрещают даже на планетах, где не существует цензуры; даже на планетах, где наука, свобода исследования и свобода слова – краеугольный камень всего общества. У Фелвельта был особый склад ума, он был всегда готов сделать следующий шаг куда угодно и не говорить, будто этого «где угодно» просто нет. Он интересно мыслил, интересно писал, обладал широкими познаниями вне