Последнее слово единорогов - Виолетта Орлова

сами ли они приходили к такому дерзкому решению, либо же кто-то подбрасывал им эту опрометчивую мысль? Норогану пришлось провести собственное расследование: когда прозябаешь отшельником на острове, сложно разбираться в произошедшем. Пришлось кое-что выяснить… Один случай весьма подсобил ему: как-то ночью возле Гнилого раздола он застал двоих беглецов. Те явно заблудились в проказливых топях и пытались выбраться. Неудачники. И тогда Нороган недолго думая проник по очереди к ним в сознание: ему хотелось узнать, мальчишки сами решились на побег, либо же кто-то склонил их к подобной инициативе. Брожения среди каторжников в Доргейме – опасная штука. Сегодня один захотел пойти против правил, а завтра восстанет вся колония.

Ничего путного в чужих мыслях не оказалось, однако Норогану пришла в голову замечательная идея. Он исцелил беглецов после воздействия и внушил им, что некий злобный дух сподвиг их на побег. Нужно только вычислить злодея среди остальных. Нороган смог бы отлавливать подстрекателей и уничтожать любую пагубную инициативу на корню. Вдруг кто-то еще захочет убежать? Тогда так называемые «неприкасаемые» сразу сообщат ему об этом. Нороган внушил ребятам вести себя при других так, словно они тяжко больны. Зачем? Опять просто: наука для остальных, призванная внушить, что идти против правил колонии не выгодно, да и просто опасно. Глядя на обессмысленные лица Неприкасаемых, другие заключенные боялись покидать стены Доргейма, чтобы не получить подобное наказание и тоже не лишиться разума. Помимо этой важной роли, Неприкасаемые были неплохими информаторами. Нороган не мог все время находиться среди заключенных, он наблюдал за своим детищем со стороны. Как хорошо в таком случае иметь преданных людей среди других арестантов: они бы докладывали ему о всяких брожениях, недовольстве, предательствах и прочих вещах, узнать которые самому Норогану было бы не под силу. Они рассказывали ему о готовящихся побегах, что позволяло ему их предотвращать, и, таким образом, избегать никому не нужных смертей.

Какое-то время отлаженная система работала прекрасно: всеобщее возмущение и недовольство поутихли, а количество желающих сбежать сократилось до нулевой отметки. Отряд Неприкасаемых пополнился еще некоторыми особо строптивыми подростками, но потом все успокоилось, и Нороган было подумал, что он прекрасно защитил колонию: с одной стороны, внушая ученикам мысль, что лишь в Доргейме они смогут обрести помощь, а с другой – что убегать и бороться бессмысленно, опасно, и, главное, наказуемо, но не со стороны людей, а со стороны таинственного существа, которое в здешних краях окрестили «Духом». Все работало безотказно до тех пор, пока опять не начались исчезновения. Причем все было проделано настолько изящно и хитро, что никто, даже сами Неприкасаемые, не могли догадаться, кто за всем этим стоит. Опять участились побеги, причем Норогану уже не удавалось отыскать пропавших мальчишек. Они как сквозь землю проваливались. Особенно страдали новички, хоть таковых имелось не так уж и много.

Когда привезли сынка Ирионуса и двух других, Нороган был почти наверняка уверен в том, что и они попытаются убежать. Все новички пытались; особенно те, кто ничего не боялся. Нороган вспомнил первую встречу с Артуром, всадником, который, по словам Инка, оказался избранным единорогами… Если бы не последний факт, Нороган бы никогда не заинтересовался личностью мальчишки. В сущности, ему было на него наплевать, как и на всех других. Но Артур мог поставить под угрозу его планы: следовательно, здесь имелись два варианта действий. Первое – устранить его со своего пути, чтобы не дать свершиться пророчеству. Однако Нольс столь яро протестовал против убийства, что пришлось уступить. Оставалось второе – обратить врага в союзника. Он не может устранить мальчишку, тогда надо сделать его послушным орудием. Так, Нороган решил следовать второму плану. В Беру он впервые встретился с сыном Иоанты и Ирионуса. И таким странным вышло это нелепое свидание: мальчишка словно невидимой нитью связывал его со счастливым прошлым. Тогда в его жизни еще присутствовала любовь, а Нольс не омрачал его мысли своими язвительными выпадами. Тогда еще возможно было что-то исправить.

Нороган со странным ноющим чувством прикрыл глаза, припоминая детали. Ему тогда пришлось предстать перед Артуром в образе коронера. Мальчишку осудили за какую-то дурацкую мелочь, Нороган же извлек из этого максимальную выгоду, ибо ему было необходимо забрать парня с собой. В Доргейме тот находился бы под его присмотром, но главное, он бы внушил ему мысль найти и уничтожить свиток. Так, в лице заклятого врага он обрел бы союзника. Вдобавок постоянное внушение, которому подвергались все жители Доргейма, повлияло бы и на Артура: возможно, ему бы даже удалось сделать из него послушную марионетку. Лишенный естествознательского дара, что еще слабак мог ему противопоставить, кроме дурацкого пророчества? Впрочем, не тут-то было.

Увидев только его взгляд – упрямый, волевой, настороженный, – Нороган отчетливо осознал: парня будет не так-то просто сломать и подделать под себя. Избранный всадник разительно отличался от Инкарда: он был явно сильнее духом. И решительно ничего не боялся. Нороган вдруг представил себе, что даже издевательства, даже самая страшная боль не погасит ослепляющий свет его глаз: более того, внутренний огонь мальчишки дурно влиял на него самого. Таковым было первое тревожное наблюдение, которое Нороган сделал, притворившись коронером. Но отступать от плана он не стал и внушил Артуру необходимость взять себе адвоката. Гордый и независимый, сын Ирионуса не принял бы помощь от близких людей, но от него – неизвестного, далекого, почти врага, – вполне. Так и получилось. Только Артур вряд ли ожидал, что адвокатом тоже будет он – Нороган и Нольс в одном лице. На суде в какой-то момент Норогану даже стало его немного жаль: таким потерянным и одиноким выглядел сын его, в общем-то, близкого друга. Впрочем, желание отомстить Ирионусу пересилило: за ненужные нравоучения, за то, что предводитель повстанцев ценил его меньше остальных. Свое самолюбие Нороган всегда ставил на первое место. А затем, в Доргейме, Норогану пришло в голову представиться Доландом. Кстати, он ведь был даже чем-то похож на него внешне: светлые волосы, решительный взгляд. Серые глаза, которые со временем не желтели: видимо, из-за того, что в нем все еще находилась сила естествознателя. Он так и не стал полностью Тенью, хоть в сердце его поселилась иная сущность, которую он ненавидел, презирал и боялся. Ведь после смерти Нороган исчезнет, а Нольс будет жить вечно. В этом печальном факте Нороган находил вселенскую несправедливость. Его вдруг так это разозлило, что ему захотелось вырвать сердце из своей груди и выкинуть вниз, с балкона, как ненужную вещь. Воспоминания закончились, ему стало горько.

– С нетерпением ждете встречи с