Танец Клинков: Академия убийц - kv23 Иван

в плече тупой, ноющей болью, прострелившей до самого локтя. Он был сильнее. Намного сильнее. Физически, магически, технически. Двадцать лет боевого опыта против моих двух лет выживания в аду Академии. Его удары были короткими, точными, он не вкладывал в них лишней энергии, но каждый нёс в себе знание о сотнях таких же поединков, о сотнях жизней, которые он оборвал.

— Слишком широко, — сухо прокомментировал он, легко уходя от моего выпада, словно читал мои мысли. Его кинжал небрежно скользнул по моему клинку, отводя его в сторону, открывая мою защиту. — Слишком много эмоций. В этом твоя беда. Ты танцуешь, девочка. А в бою нужно убивать.

Его второй клинок, который я на миг упустила из виду, как змея, выскользнул из тени и чиркнул по моему боку. Неглубоко, но больно, как от ожога раскалённым железом. Белая пачка, уже и так усыпанная кровавыми узорами, обрела ещё один, свежий и яркий.

Я стиснула зубы, подавляя стон. Поток внутри меня бурлил, требуя выхода, требуя взорваться силой, но Громов не давал мне пространства. Он «душил» мои атаки в зародыше, прерывая ритм, сбивая дыхание, не давая набрать инерцию для моих любимых вращений. Он знал меня. Он знал мой стиль. Ведь он сам учил тех, кто учил меня.

— Твой отец тоже любил красоту, — его голос прозвучал прямо у меня над ухом, хотя секунду назад он был в метре. Техника «Призрачных шагов», высший пилотаж Школы Кинжала, но в его исполнении она была совершенна и отвратительна. — Он считал, что убийство может быть искусством. Что у смерти есть эстетика. Глупец. Убийство — это ремесло. Грязное, тяжелое ремесло. Такое же, как у золотаря или палача.

Ещё один выпад. Я отбила его, но лезвие всё же задело бедро. Кровь потекла по ноге горячей струйкой, пропитывая колготки и делая шёлковую туфельку скользкой. Я пошатнулась, едва не потеряв равновесие на предательском паркете.

— Замолчи! — выкрикнула я, вкладывая всю оставшуюся злость, всю боль и отчаяние в «Гранд-батман» — высокий, мощный удар ногой, усиленный магией Потока. Воздух вокруг моей ступни загудел от напряжения.

Он даже не моргнул. Просто сделал полшага назад — ровно столько, сколько нужно, чтобы моя нога, способная проломить кирпичную стену, рассекла пустоту. Я провалилась в удар, потеряла равновесие на долю секунды, но этой доли ему хватило с лихвой. Он шагнул вперёд, входя в мою «мертвую зону» защиты, как нож в мягкое масло.

Я не успела поднять руки. Я не успела ничего.

Удар тяжелой рукоятью кинжала пришёлся точно в солнечное сплетение, туда, где сходятся все нервные узлы.

Мир потемнел, сузившись до одной пульсирующей точки боли. Воздух с хрипом вырвался из лёгких, словно меня ударили прессом. Я рухнула на колени, пытаясь вдохнуть, но грудь словно сковало раскалённым железным обручем. Я хватала ртом воздух, которого вдруг стало катастрофически мало, но получались лишь тихие, беспомощные, жалкие всхлипы.

Клинки выпали из моих ослабевших рук, звякнув о паркет. Этот звук, чистый и печальный, прозвучал для меня как собственный похоронный колокол.

Громов стоял надо мной. Спокойный. Невозмутимый. Он даже не запыхался. На его лице не было ни триумфа, ни радости победителя — лишь выражение брезгливой, холодной жалости, с какой смотрят на раздавленное назойливое насекомое. Он медленно, почти любовно вытер свой кинжал о рукав, не сводя с меня глаз.

— Видишь? — сказал он, лениво поигрывая лезвием. Свет от люстры ложился на сталь, и она казалась живой, голодной. — Красота не спасает. Стиль не защищает. Твои пируэты бесполезны. В этой жизни побеждает тот, кто готов отбросить всё лишнее, всю эту шелуху вроде чести, морали и искусства. Побеждает тот, кто эффективнее.

Он занёс руку для последнего, завершающего удара. Медленно, демонстративно. Он наслаждался моментом. Он не просто хотел убить меня. Он хотел, чтобы я видела свою смерть, чтобы я осознала своё поражение, чтобы я умерла униженной, сломленной, признавшей его правоту.

— Передай привет папочке, — его тонкие губы скривились в злой усмешке. — Скажи ему, что его философия проиграла. Окончательно.

В этот момент время застыло, превратившись в вязкую, тягучую янтарную смолу.

Я видела холодный блеск лезвия, нацеленного мне в основание шеи. Видела каждую морщинку, каждую пору на его лице, искажённом торжеством. Видела своё отражение в его холодных, пустых зрачках — маленькую, жалкую, беспомощную фигурку в грязном, окровавленном платье, стоящую на коленях.

Он был прав. Во всём был прав. Силой его не взять. Скоростью — тоже. Техникой Школы Кинжала, которой он владел как бог, — тем более. Любое моё движение из арсенала ассасина было для него открытой книгой. Он знал все мои приёмы, потому что они — лишь бледная, несовершенная копия его собственных. Он предсказывал каждый мой шаг, каждый вздох.

Но он не знал одного.

Он видел перед собой Анастасию Теневую, дочь своего врага, недоучку из Академии. Но он не видел Анну Королёву. Он не видел приму-балерину, которая умерла на сцене Большого театра, чтобы родиться заново.

Я не стала пытаться блокировать. Не стала пытаться уклоняться в сторону, как требовал инстинкт и кодекс ассасинов. Вместо этого я сделала то, что было самым нелогичным, самым глупым, самым самоубийственным с точки зрения любого бойца.

Я расслабила тело. Полностью. Позволяя гравитации сделать своё дело.

Я просто упала на спину, одновременно резко подтягивая колени к груди.

Кинжал Громова с противным, хищным свистом рассёк воздух там, где секунду назад была моя шея. Он промахнулся. Впервые за весь бой. Впервые за, возможно, многие годы. Это было так неожиданно, так неправильно, что его глаза на миг расширились от искреннего удивления. Он потерял равновесие, наклонившись слишком низко, вкладывая в удар, который должен был стать смертельным, всю массу своего тела.

Это был мой шанс. Единственный. Последний. Крошечное окно возможности, которое закроется через мгновение.

Я выстрелила ногами вверх, используя инерцию падения. Мои стопы, обутые в лёгкие балетные туфли, мгновенно укреплённые остатками Потока, ударили его точно в грудь и подбородок. Это был не жёсткий, ломающий кости удар каратиста. Это была классическая «поддержка» из па-де-де, когда партнёршу подбрасывают в воздух. Только сейчас «партнёром», взлетающим против своей воли, был он, а я была землёй, отталкивающей его.

Удар отбросил его назад, как от столкновения с невидимым тараном. Он пошатнулся, нелепо взмахнул руками, пытаясь устоять, но сила инерции была неумолима. Я уже перекатилась через плечо и вскочила на ноги. Ловко, плавно, бесшумно, как кошка.

Мои клинки остались лежать на полу. Я была безоружна перед вооружённым мастером.

Громов восстановил равновесие, тряхнул головой и сплюнул