Танец Клинков: Академия убийц - kv23 Иван

Они видели не бой. Они видели танец.

Поток усилил эффект. Я не плела заклинаний в привычном понимании, не строила сложных фигур. Я просто позволила ему течь через движение, через дыхание, через эмоцию. Каждый мой выдох наполнял пространство вокруг мягкой, вязкой тишиной. В этой тишине любое резкое движение казалось кощунством.

Громов нервно дёрнул плечом.

— Перестань, — его голос стал глухим, хриплым. — Хватит этих детских спектаклей.

Он ударил снова. На этот раз серьёзно, вкладывая силу. Серия коротких, колющих ударов по тем ключевым точкам, где нет брони. Горло. Сердце. Печень. Комбинация, от которой не уходят.

Я не уходила. Не блокировала. Не перехватывала его клинки.

На первый удар я ответила мягким прогибом назад, почти касаясь затылком пола. Кинжал прошёл над лицом, рассёк воздух так близко, что потянул за собой прядь волос.

На второй — моё тело медленно «сложилось», будто меня подломили, и я осела вниз, прижимая локти к телу, как птица, втягивающая крылья. Лезвие пропахало воздух там, где должно было быть моё сердце.

На третий — я развернулась вокруг собственной оси, не ускоряясь, не рванувшись, а просто продолжая свой танец, и оказалась у него за спиной, даже не коснувшись его.

Это сводило его с ума. Его техника строилась на чтении паттернов, на предсказуемости боёв. Но сейчас перед ним не было бойца. Перед ним был образ, воплощение умирающей птицы, и этот образ ломал все привычные закономерности.

Я чувствовала, как его Поток дергается, как рвётся ритм. Эмоция, которую я вливала в пространство, была слишком сильной и слишком честной. Печаль. Усталость. Смирение перед последним шагом. Даже если разум сопротивляется, тело всё равно откликается на такие вещи.

Он отступил на полшага, пытаясь вырваться из этого навязанного темпа.

— Прекрати, — процедил он, словно через зубную боль. — Это не сцена, Теневая. Я не твой зритель.

Но он уже смотрел. Не просто смотрел — он видел. Его внимание, его фокус, то самое оружие, которым он всегда пользовался, теперь обернулись против него. Его взгляд цеплялся за каждую линию, за каждое дрожание кистей, за каждое еле заметное смещение центра тяжести.

Я сделала шаг назад, потом ещё один. Корпус согнулся вперёд, руки опустились, кисти бессильно болтались. «Лебедь» слабел, плавал всё медленнее, всё ближе к воображаемому берегу.

В голове всплыло другое озеро — не кровавый паркет этого зала, а зеркальная гладь сцены Большого. Я вспомнила свой первый «Умирающий лебедь» — в прошлой жизни, когда Анна Королёва ещё не знала, что смерть можно встретить не только в аплодисментах, но и под обломками люстры. Тогда зал затаил дыхание ровно в том же месте, где сейчас затаили его враги и друзья.

Там, в темноте амфитеатра, сидели люди в дорогих платьях и фраках, и каждый из них на миг верил, что на сцене действительно умирает птица. Сейчас, в этом зале, те же люди — или их дети — стояли по стенам, с прижатыми ко рту руками, и снова верили. Только на этот раз птица могла забрать кого‑то с собой.

Я опустилась на одно колено, затем на второе. Колени болезненно ударились о паркет, но я не дрогнула. Голова склонилась к груди, плечи затряслись. Руки, только что плавно плывшие в воздухе, бессильно опали вдоль тела. Грудь тяжело вздымалась.

Я выглядела сломанной. Выгоревшей. Почти мёртвой.

Внутри же Поток, наоборот, уплотнялся до предела. Я собирала в одном узле каждое ещё живое нервное окончание, каждую искру силы в мышцах, каждую каплю ярости, боли, любви, которую носила в себе. Я читала внутренний счёт, как перед кульминацией вариации.

Раз. Вдох. Два. Выдох. Три.

— Красиво, — неожиданно тихо сказал Громов.

Я услышала, как приближаются его шаги. Не спешка. Не бросок. Размеренная поступь человека, уверенного в своей победе. Человека, который идёт не на бой, а на добивание подранка.

— Ты действительно талантлива, Анна, — его голос стал ниже, почти ласковым. — Если бы родилась в другой семье, я, возможно, сделал бы тебя своей правой рукой. Но ты выбрала не ту сцену. И не ту роль.

Он подошёл совсем близко. Я видела носки его сапог перед собой — чёрная кожа, запачканная кровью и пеплом. Кинжалы он держал расслабленно, остриём вниз. В этот момент он перестал видеть во мне угрозу. Я стала декорацией. Последним аккордом его триумфа.

— Пора опустить занавес, — сказал он.

Он поднял правую руку. Не рывком, не стремительным ударом. Медленно. Торжественно. Как жрец, заносящий нож над грудью жертвенной птицы. Лезвие чуть дрогнуло в свете уцелевших свечей.

В этот миг я почувствовала под правой ладонью холодный укол реальности.

Металл.

Один из моих кинжалов, выбитых в начале дуэли, лежал совсем рядом, наполовину утонув в подоле пачки. Всё это время он был здесь, в пределах досягаемости, но я не могла позволить себе даже мельчайшего движения, которое выдало бы эту находку.

Сейчас — могла.

«Сейчас».

Взрыв.

Это не было похоже на начало движения. Это было похоже на детонацию давно заложенной бомбы.

Я не поднималась медленно. Я выстрелила собой вверх.

Ноги, казавшиеся секунду назад ватными и чужими, сработали как сжатые до предела пружины. Я оттолкнулась от пола изо всех сил, чувствуя, как под подошвами хрустит паркет. Правая ладонь в тот же момент сомкнулась на рукояти кинжала, скрытого в складках пачки. Всё это заняло меньше удара сердца.

Я взмыла в воздух, закручиваясь в вихре.

Это был гран-жете — большой прыжок, которому меня когда‑то учили в светлом зале с зеркалами. Только там я перелетала через воображаемый ручей, а здесь — через пропасть между жизнью и смертью. Я вложила в толчок не только остатки физической силы, но и весь Поток, который бережно берегла. Взрывная волна магии вырвалась наружу, закручиваясь вокруг меня спиралью, ускоряя вращение.

Я видела всё в замедлении.

Громов стоял слишком близко, чтобы успеть отпрянуть. Его правая рука всё ещё была занесена для удара, обнажая грудь. Левая только начала подниматься для защиты, но запоздала. Его зрачки расширились, впуская в себя весь мир.

Он ожидал увидеть перед собой рывок раненого зверя. Ожидал ещё одну попытку прямого удара. Но не это.

Он увидел взлетающий над ним белый силуэт, разодранный красными пятнами. Увидел распахнутые в прыжке руки, в одной из которых блеснула сталь. Увидел лицо, искажённое не злобой, а странным, почти печальным спокойствием.

«Лебедь не мстит. Лебедь просто умирает красиво» — мелькнула чужая, отстранённая мысль где‑то на краю сознания.

Рука с кинжалом вытянулась вперёд, в идеальной линии арабеска. Всё тело