Эпифания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

– Если… э-э… а-а… мм… к-хм, – бубнил Ремора (по крайней мере, ничего другого она не услышала). Сверху на нее медленно, невероятно медленно падал фасад Хлебной Биржи, а она замерла на месте как вкопанная, не в силах сделать ни шагу.

Вздрогнув, она очнулась от дремы.

– Твое Высокопреосвященство?

– Да, генералиссима?

– Некоторые сны посылают нам сами боги.

– Э-э… вне всяких сомнений.

– А не предполагал ли кто-либо, что таковы все сновидения? Что любой сон – весть, ниспосланная богами?

– Я… мм… нет, не припомню, э? Но обдумаю сей вопрос… э-э… всесторонне. Возможно. Вполне возможно, так оно и есть.

– Понимаешь, Твое Высокопреосвященство, я только что видела сон, самый заурядный, обыденный, но чувствую: он послан кем-то из богов.

– Необычный? Экстраординарно. Не считаю возможным… а? Не хочу совать нос в… мм… но, если угодно, изложить некие собственные… э-э… могу.

– Мне снилось, что я стою посреди улицы напротив Хлебной Биржи. Здание рушится, падает на меня, но бежать я не в силах.

– Э-э… да… понимаю.

– Видишь ли, это произошло в действительности несколько дней назад. Фасад здания обрушили мы. Волами дернули, и… В тот миг я тоже не могла сдвинуться с места, однако и не хотела. Хотела погибнуть, отчего и стояла, глядя, как стена падает, пока Грач не уволок меня из-под обвала. Едва не погибнув вместе со мной.

– А… э-э… а суть, генералиссима? Признаться, суть от меня ускользает.

– По-моему, кто-то из богов хочет сказать мне вот что: решившая умереть в тот день, я не должна страшиться гибели ныне. Напоминает, что здесь со мною не смогут сделать ничего хуже, страшнее смерти под грудой камня, выбранной мной для себя считаные дни тому назад.

– Какой же бог… э? Кто из богов, генералиссима?.. Как ты считаешь, кто?

Судя по перемене тона, Ремора выпрямился, расправил плечи. Очевидно, ей, по крайней мере на время, удалось избавить его от жалости к самому себе. Ах, если бы кто-нибудь принес избавление и ей самой!..

– Кто из богов мог удостоить меня благосклонности, если это действительно так, я себе даже не представляю, Твое Высокопреосвященство. Возможно… нет, не припомню. Ни единой подсказки.

– Ни животных, ни птиц, а?

– Ни единого, Твое Высокопреосвященство. Только улица и падающие сверху камни. Случилось это вскоре после затени, и помню я лишь, какими темными казались они на фоне небесной тверди.

– То есть… мм… не Пас, Повелитель Дня, бог Солнца, э? Владыка Длинного Солнца и прочая, и прочая… Тартар, м? Бог ночи. Темные камни, темный бог… нетопыри… э-э… кружащие над головой?

Майтера Мята отрицательно качнула головой, так что кончик ее носа описал в воздухе коротенькую дугу.

– Я ведь сказала: никакой живности, Твое Высокопреосвященство. Вообще никакой.

– Тогда я… э-э… предпочел бы. Предпочел бы… мм… приостановить? Нет, отложить. Отложить сей вопрос. Под сукно, э? Хотя бы на время. Согласно моему… э-э… не столь уж незначительному опыту… мм… приметы… э-э… не укроются от того, кто… а? Присмотримся же внимательнее. Присмотримся внимательнее, майтера. День, а? Скажи, какой день?

– Сегодня?

– Э-э… да. И тогда, э? Какой, по-твоему, день был там, в твоем… мм… сновидении?

– То есть вечером какого дня это произошло?

– Нет. Не показался ли день тебе… э-э… неким определенным, а? Не вспоминала ли ты о… мм… о календаре?

– Не вспоминала, Твое Высокопреосвященство.

– Ну а сейчас что за день? В то время, как мы… э-э… беседуем?

Сколько же раз пленители останавливались, чтобы поесть и поспать? Трижды? Четырежды?

– С уверенностью сказать не могу.

Уже не раз пожалевшая, что завела разговор о приснившемся, майтера Мята прикрыла слипающиеся глаза.

– Хотя бы догадку, генералиссима? Что у нас нынче?

– Наверное, иераксица или фельксица.

– Трупы, а? Стервятники?

– Нет. Только небесная твердь, здание Биржи и камни.

– Зеркала, обезьянки, олени? Карты, чайные чашки… э-э… шнурок? Какой-либо цветной шнурок? Домашняя птица… ничего подобного?

– Нет, Твое Высокопреосвященство. Ничего.

– Ну а пространство… э-э… простор? Небесная твердь, э? Она ведь не оставила тебя… мм… равнодушной?

– Я ее видела, Твое Высокопреосвященство. Осознавала. Правду сказать, она словно бы многое значила… только не могу сказать, что.

– О! Уже… э-э… прогресс! Да, явный прогресс. Случилось в действительности, стало быть? Здание рухнуло, а? Здание рухнуло. Ты спасена.

– Да, Твое Высокопреосвященство, а случилось это в самом начале сражения. То есть теперь-то понятно, что с этого все началось. В то время нам казалось, будто бьемся мы давным-давно, будто те, кто пошел в бой первыми, уже проделали большую часть дела…

Майтера Мята умолкла, задумалась.

– Однако мы всего-навсего уподобились ребятишкам, впервые пошедшим в палестру год назад. К началу следующего года такие ребятишки чувствуют себя «старичками», ветеранами, покровительствуют новичкам, наставляют их, тогда как сами, сказать по правде, едва успели начать учебу.

Ремора согласно хмыкнул.

– Да, я наблюдал нечто… мм… нечто схожее.

– Ну а теперь… то есть перед тем, как мы отправились в дом, откуда был спасен кальд… страсти несколько поулеглись. Четвертую мы зажали в угол, добивать ее с ходу никто не захотел. Мы чувствовали, что Беркут колеблется, а ты подтвердил это. Аюнтамьенто укрылся здесь, в подземельях, и те из нас, кто задумался об этом, сразу поняли, как трудно будет их отсюда выкурить. Оценив перспективы, мы осмелились понадеяться, что сможем найти другой путь… оттого я с тобой и пошла.

В ответ Ремора не проронил ни слова.

– Едва все стихло, к нам толпами повалили люди. Зачем? Чтоб, так сказать, известить нас, как храбро они дрались и сколько совершили подвигов. А я слушаю их и думаю: да кто ты такой? Отчего я раньше не замечала такого выдающегося бойца? Бизон – вот кто сделал все, и почти в каждый бой шел лично. Бизон, да еще, наверное, Шерсть. Шерсть тоже многое совершил, ни от чего не увиливал и… нет, не говорил всякий раз, как Бизон: дескать, сделаю, генералиссима, но, когда нас отбрасывали назад, я оглядывалась и видела, что один боец еще на позиции, еще отстреливается, пока остальные отступают, хотя до лягв – то есть до стражников, Твое Высокопреосвященство, до штурмовиков из городской стражи – уже рукой подать… и этим бойцом всякий раз оказывался он, Шерсть. Так вот, вспоминала я, что Шерсть погиб, и думала: а где-то сейчас те, кто мчался со мной в атаку? Где-то сейчас Калужница – та, что не пожалела для нас собственных лошадей, всего своего достояния? Надеюсь, она жива, Твое Высокопреосвященство, но отыскать ее мне так и не удалось – исчезла, как в воду канула, а эти, новые, рассказывают о небывалых подвигах, хотя я их даже не помню в лицо. Вот Сцинк… возглавил штурм Палатина, остался без обеих ног. Где он? Где тот великан с прорехами в зубах? Я ведь даже имени его сейчас не припоминаю, однако прекрасно помню, как глядела на его щербатый рот снизу вверх