Эпифания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

опять станет Пасом – нужно только отыскать побольше его частиц. В этом ему и требуется наша помощь. Особенно помощь Чистика, но к поискам должны подключиться все. Нам нужно найти определенного био, некоего патеру Тушкана, так как именно ему в свое время достался наш, виронский кусочек. К нам в мантейон био собралось немало – может быть, пять сотен, а может, все шесть, но когда патера объяснил им, в чем дело, среди них не обнаружилось ни одного, знающего, кто таков этот патера Тушкан и где его можно найти. Тогда патера велел им не сбиваться в кучу, а рассредоточиться по одному, немедля начать расспрашивать всех встречных и, отыскав патеру Тушкана, вести его к Чистику. Затем он сказал Чистику, что Капитул на этот счет ведет особые реестры, в которых записано, куда кто из авгуров направлен и что там делает, а хранятся они во Дворце, и ему, патере, известно, где и как их читать. Он же проработал с ними многие годы, верно я говорю, патера? Вот он и ведет нас с Чистиком поглядеть их. Вот такие дела.

– Что ж, сын мой, величавостью твой слог, надо заметить, не блещет, однако суть изложена досконально, – похвалил его Наковальня и смерил испытующим взглядом Линзанга с его бойцами. – Ну а что скажете вы? Мы всем сердцем стремимся исполнить повеления Отца Семерых. В силах ли вы помочь нам? Ни одному из святых авгуров не дано знать поименно всех братьев во клире, ибо ряды наши весьма, весьма многочисленны. Быть может, патеру Тушкана знает кто-либо из вас? Хоть кто-нибудь? Отвечайте же.

Увы, патеры Тушкана никто из патрульных не знал.

На сей раз майтеру Мяту разбудил грохот выстрелов. Поначалу она, не понимая, что это за шум, даже не подняла головы – лишь заморгала, сощурилась, вглядываясь в темноту. Измученная голодом и жаждой, она почти не замечала холода, но понимала, что замерзла давным-давно и дрожала даже во сне. Ягодицы и лопатки, прижатые к неподатливому крылокамню невеликой тяжестью ее тела, окоченели, ступни словно бы превратились в пару ледышек…

Майтера Мята заворочалась, села. В ее спальне, самой крохотной, убогой комнатке старой киновии на Серебристой, в дождь неизменно текло с потолка, но, несмотря на тесноту и убожество, место для окна с изветшавшими занавесками, пропускавшими внутрь толику света даже темнейшими ночами, там нашлось.

Три хлестких, резких удара, причем не подряд, вразнобой… Картины со стен попадали? Подумав об этом, майтера Мята вспомнила случай из детства, когда окончательно перегнивший, пожелтевший шнурок расползся под тяжестью старинной акварели, акварель с грохотом рухнула на пол, а по пути увлекла за собой еще одну картину и небольшую вазу. Еще она однажды слышала, как лошадь в конюшне била копытами, разнося стойло. Выстрелы прозвучали очень похоже…

– Э-э… генералиссима?

Узнав носовой, гнусавый голос Реморы, майтера Мята тут же вспомнила обо всем.

– Да, Твое Высокопреосвященство?

– Тебе ведь знакомы… мм… звуки ружейных выстрелов, а? К примеру, по недавним… э-э… сражениям?

– Да, Твое Высокопреосвященство. Знакомы, и довольно сносно.

Внезапно майтера Мята помимо собственной воли задумалась, сколько же вокруг таких Ремор? Сколько авгуров и сибилл, откликнувшись на теофанию Эхидны, попрятались и до сих пор прячутся по самым укромным местам, какие сумели найти? Вот патера Шелк – тот спрятаться не успел (а впрочем, и не пожелал бы). Напротив, раненный в грудь, схваченный, патера Шелк каким-то образом ухитрился переманить на свою сторону Оозика со всей Третьей бригадой, и сей успех повлиял на ход восстания сильнее любого другого. Однако сколько же еще…

– Э-э… генералиссима?

– Да, Твое Высокопреосвященство. Я просто обдумываю положение. Дверь изрядно прочна, плотно пригнана к проему и накрепко заперта, а стены из крылокамня… Должно быть, все эти факторы заметно влияют на звуки выстрелов, слышные нам.

– Ты полагаешь, там… э-э… вправду стреляют, э?

– Я обуваюсь, Твое Высокопреосвященство, – вздохнула майтера Мята, нащупывая в темноте снятые туфли. – Если нас куда-либо поведут…

– Совершенно верно! – жизнерадостно воскликнул Ремора. – Кетцаль, э? Старина Кетцаль! Вернее выразиться, Его Высокомудрие!

Измученная жаждой, как никогда прежде, майтера Мята облизнула пересохшие губы.

– Его Высокомудрие?.. При чем здесь он, Твое Высокопреосвященство?

– Спасение, э? Это он, он, старина Кетцаль, пришел мне… э-э… нам… или… э-э… прислал кого-то на помощь. Проницателен, а? Глубоко копает, играет наверняка. Чует карту в обоих… мм… применимых здесь смыслах!

Как ни пыталась майтера Мята представить себе престарелого Пролокутора с пулевым ружьем в руках, ведущим бой с Пауком и его ловцами шпионов, из этого не вышло ровным счетом ничего.

– На мой взгляд, это скорее Бизон отправил под землю разведчиков, Твое Высокопреосвященство. Возможно, нам посчастливилось, и здесь, рядом, кто-то из них, однако… Допустим, они заметят эту дверь, но что, если им не удастся ее отпереть?

Еще выстрел… на сей раз определенно выстрел!

– Дверь они непременно заметят, генералиссима. Я… мм… я в этом ручаюсь. Гаммадион, э?

– Гаммадион Твоего Высокопреосвященства?

– Вам, сибиллам… э-э… не положено. Но мы, авгуры… святые авгуры, а? Носим на шее пустотелый крест Паса. Разъятый… применяется для проверки Окон, э? Подтянуть контакты, поправить то, поправить се и тому подобные… э-э… процедуры. Золотой, а? Мой… коадъюторский, э? И камни. Не как у старины Кетцаля, ибо я… мм… но самоцветы. В основном аметисты. И золотая цепочка. Как правило, под рубашкой. Во время жертвоприношений – на виду, а?

– Гаммадионы я себе вполне представляю, Твое Высокопреосвященство.

– А я… э-э… просунул его под дверь, майтера. Протолкнул наружу, э? А после втяну обратно. Движущийся предмет, мм? Отразит свет, привлечет… э-э… взгляд.

Майтера Мята, едва не споткнувшись о Ремору, подошла к двери и резко, громко забарабанила в нее каблуком туфельки.

– Восхитительно… э-э… восхитительно! Примитивно, э? Однако же… ах!

Снаружи лязгнула задвижка, и дверь, не без труда сдвинув с места Ремору, распахнулась внутрь.

– Чего шумим? – прорычал рослый, плечистый Паук, заглянув в комнату.

Свет в коридоре оказался настолько тусклым, что майтера Мята даже не заморгала.

– Это я стучу в дверь туфлей. Услышав выстрелы, мы понадеялись на освобождение.

– Идем, – велел Паук, взмахнув иглострелом.

– Нам… э-э… требуется пища, – отважился объявить Ремора. – И вода, либо… э-э… нечто другое, пригодное… э-э… для питья.

– Так шевелитесь, а то ничего не получите.

– Стрелять в нас ты не посмеешь, – объявила майтера Мята. – Мы – чрезвычайно ценные заложники. Что ты скажешь своим…

Паук без церемоний ухватил ее за локоть и выдернул в коридор.

– Видала? Силой я не обижен.

– В чем я и не сомневалась, – заметила майтера Мята, для пробы шевельнув рукой: уж не вывихнул ли?

– Силен, как хем. С солдатами, может, и не сравнюсь, но с обычными – потягаюсь. Улавливаешь, сиба? Стрелять в тебя мне незачем. На то другие способы есть – десятка два, если не три.

В коридоре стоял, прислонившись к стене, расположился на отдых один из людей