Суровая расплата. Книга 1: Тень среди лета. Предательство среди зимы - Дэниел Абрахам

Ота почувствовал, как сквозь унижение и злость пробивается нечто похожее на жалость, и сумел смягчить голос:

– До меня дошли слухи, что мой отец умирает.

Отклик толпы напоминал шорох набегающих на берег волн, и казалось, он будет длиться бесконечно.

У Оты от неловкой позы заболели шея и спина, да и попытки сохранять достоинство в такой ситуации не имели смысла, и он снова опустился на колени.

Отец и сын молча смотрели друг на друга. Хай стоял на помосте, Ота – возле гранитного куба, но казалось, их разделяет море.

Ота хотел ощутить некую связь, некое родство, которое в этот момент могло бы послужить чем-то вроде моста, но так ничего и не почувствовал. То, что хай Мати приходится ему отцом, – это случайность рождения, не больше.

У хая заблестели глаза. Ота заметил, что старик сморгнул, будто на мгновение потерял уверенность в себе. Он не всегда был таким – хаев очень жестко обучали ритуалам, изящным движениям и позам. Ота попытался представить его молодым, полным сил… и в окружении детей.

Хай поднял руку, толпа постепенно стихла. Ота даже не шелохнулся.

– Ты нарушил традицию, – сказал хай. – По поводу того, покушался ли ты на жизнь моего сына, существует множество мнений. Тут я еще должен подумать. Но сегодня пришла весть: Данат Мати завоевал право наследования престола и уже возвращается в город. Я посоветуюсь с ним насчет твоей дальнейшей судьбы. А до той поры ты будешь содержаться в самой верхней комнате Великой башни. И я не допущу, чтобы твои приспешники предали тебя смерти. Данат и я – хай Мати и будущий хай – вместе решим, что ты за существо.

Ота изобразил позу мольбы – на коленях она получилась особенно выразительной. Он понимал: что бы ни случилось, его судьба решена. Если и была слабая надежда на снисхождение, разговор хая с сыном ее точно перечеркнет.

Но среди всего этого мрака и ужаса у него еще оставалась возможность говорить от своего имени, а не от имени Итани Нойгу или кого-то еще. А если его слова оскорбят двор, так он уже приговорен и его положение вряд ли ухудшится.

Пока отец колебался, Ота взял слово:

– Высочайший, я бывал во многих городах Хайема. Я родился в благороднейшей семье и удостоился великих почестей. И если мне суждено принять смерть от рук тех, кто по всем правилам должен меня любить, то, прошу, хотя бы выслушайте меня. В наших городах творится неладное. Наши традиции устарели. Ты стоишь на этом помосте, потому что убивал своих родных. Вы все радуетесь возвращению Даната, который умертвил своего брата, и одновременно собираетесь судить меня по подозрению в таком же деянии. Традиция, которая вынуждает мужчин убивать своих братьев и отрекаться от сыновей, не может…

– Довольно! – взревел хай, и его речь разнеслась по залу без помощи шептальников. – Не для того я все эти годы тащил наш город на своих плечах, чтобы выслушивать нравоучения от смутьяна, изменника и отравителя. Ты мне не сын! Ты утратил право называться моим сыном! Пустил его по ветру! И теперь говоришь мне, что все это… – хай воздел руки, словно хотел обнять каждого мужчину, каждую женщину в зале, более того, хотел обнять дворцы, город, долину, горы, весь мир, – все это – зло? Зло, потому что наши традиции спасают мир от хаоса? Мы – Хайем! Мы правим с помощью силы андатов и не принимаем указаний или советов от посыльных и грузчиков, которые… которые убивают…

Хай закрыл глаза и покачнулся. Молодая женщина, с которой незадолго до этого разговаривал Семай, подскочила к старику и взяла его за локоть. Ота видел, как они шепчутся, но мог лишь догадываться о чем.

Наконец женщина помогла хаю вернуться к трону и сесть. Лицо старика как будто обвисло от боли. Женщина плакала – от слез на щеках появились черные дорожки, – но осанка у нее была величественная, и держалась она куда увереннее отца.

Она шагнула вперед и с вызовом, словно предлагая любому в зале оспорить ее слова, сказала:

– Хай утомлен. По его повелению аудиенция закончена!

Эти слова взбудоражили публику гораздо больше, чем то, о чем говорилось на суде ранее. Люди уже не перешептывались, они не стесняясь говорили во весь голос. Разве такое возможно? Женщина – пусть даже и хайская дочь – взяла на себя право выступать от имени хая? Это неслыханно! Настоящий скандал!

Ота легко представил, как эти благородные утхайемцы делают ставки: дотянет старик до утра или умрет прямо сейчас?

Если умрет, то не по вине ли этой женщины, которая покрыла его несмываемым позором, когда он и без того слаб?

И Ота видел, что она все прекрасно понимает. Презрительное выражение ее лица было красноречивее любых слов. Ота перехватил ее взгляд и сделал жест одобрения. Она же мельком посмотрела на него как на незнакомца, который произнес ее имя, и сразу отвернулась, чтобы сопроводить отца в его покои.

Винтовая лестница, что вела на самый верх башни, была до того узкой, что плечи касались стен и шагать приходилось с низко опущенной головой. Железный ошейник с Оты не сняли, а руки связали за спиной. Стражник перед ним не шел, а скорее карабкался по крутым ступеням.

Когда Ота замедлил шаг, шедший следом стражник ткнул его в спину древком копья и рассмеялся. Ота не мог выставить руки вперед и поэтому упал на ступени, рассадив колени и сильно ушибив подбородок. После этого он старался не отставать от первого стражника.

Бедра огнем горели от перенапряжения, из-за постоянных поворотов направо к горлу подкатывала тошнота. Хотелось остановиться и заявить: «Все, больше не могу», и пусть делают с ним что хотят. Там, куда его ведут, он все равно будет дожидаться смерти, так какой смысл подчиняться этим стражникам?

Но Ота не останавливался. Проклинал все на свете и продолжал подниматься по крутой и узкой лестнице.

Преодолев очередную ступень, он оказался в просторном зале. Небесные двери в северной стене были распахнуты настежь, за ними на толстых, крепких цепях висел помост, слегка покачиваясь на ветру.

Там дожидались четверо стражников.

– Смена? – спросил тот, который подталкивал Оту сзади.

Самый высокий из вновь прибывших принял позу подтверждения.

– Вторая половина подъема наша. Вы четверо, поднимайтесь, после спустимся вместе.

Стражники сменились, а для Оты пытка восхождением продолжилась. К концу пути он уже почти впал в забытье от боли. Чьи-то мускулистые руки втолкнули его в комнату. Закрылась дверь, как будто каменную плиту