Суровая расплата. Книга 1: Тень среди лета. Предательство среди зимы - Дэниел Абрахам

– Ну тогда и умереть не жалко, – сказал Ота. – Если не от меня, так от моей смерти будет хоть какой-то прок.

– Ты серьезно?

– А почему нет, Маати-кя? Ведь если ты не вынесешь твоего приятеля Оту отсюда в рукаве, у него вряд ли будет возможность на собственной шкуре почувствовать, какие суровые тут зимы.

Маати вздохнул и молча кивнул. Потом встал и принял позу прощания. Скудное угощение явно пошло на пользу узнику – Ота хоть и не встал, но смог ответить подобающей позой.

Маати подошел к двери и с силой постучал кулаком.

Заскрипел отодвигающийся засов, и тут Ота снова заговорил:

– Спасибо. Я очень ценю то, что ты для меня сделал.

– Я сделал это не для тебя, Ота-кво.

– И все равно спасибо.

Маати не ответил. Дверь отворилась, Маати ступил за порог, начальник стражи открыл было рот, но, глянув на лицо поэта, тут же закрыл и не вымолвил ни слова. А Маати подошел к небесным дверям и спокойно ступил на помост, словно и не подозревал о бездне у себя под ногами. Так же спокойно поэт сцепил руки за спиной и обвел взглядом крыши Мати. Вид, который еще недавно вызывал восторг и головокружение, оставил поэта равнодушным, теперь его переполняли совсем другие эмоции.

Как только помост коснулся земли, Маати решительным шагом направился в свои покои. Рана в животе зудела, но он не позволил себе отвлекаться на нее. Быстро собрал бумаги, устроился на веранде, откуда открывался вид на сады с летними деревьями и ярко-красными, как кровь, декоративными цветами, и стал планировать остаток дня.

Он еще не опросил двух тюремщиков. Если узнает, кто убил ассасина, это приблизит его на шаг к истине. А слуги и рабы Третьего дворца охотнее станут рассказывать о Данате Мати, ведь он возвращается в город как настоящий герой. Еще бы – убил собственного брата и претендента на престол. Если Данат использовал историю о выскочке Оте, чтобы притупить бдительность Кайина…

Размышления Маати прервал мальчик-слуга, который сообщил о приходе Семая. Маати принял позу согласия, и к нему сразу допустили молодого поэта.

Маати сразу отметил, что Семай выглядит неважно – лицо бледное, в глазах тревога. Вряд ли юношу беспокоит судьба Оты-кво, но что-то его явно беспокоит.

Семай тем не менее смог широко улыбнуться:

– Вы за мной посылали, Маати-кво?

– Да, есть для тебя работа. Помнится, ты предлагал мне помощь. И я намерен ею воспользоваться, если ты не передумал.

– То есть вы не отступитесь?

Маати не сразу нашелся с ответом.

Можно было повторить, что дай-кво поручил ему найти убийцу Биитры Мати и выяснить, причастен ли к смерти старшего сына хая Ота-кво. А поскольку он еще не выполнил поручения, то и прекратить поиски не намерен. Для утхайема и даже для самого хая такие доводы прозвучали бы вполне убедительно, но Семай знал дая-кво не хуже Маати. К тому же в последние годы у младшего поэта, в отличие от старшего, был допуск к даю-кво.

В общем, Семай сразу бы понял, насколько слабы эти аргументы, поэтому Маати лишь покачал головой и сказал:

– Да, я не отступлюсь.

– Могу я спросить почему?

– Оту-кво казнят или просто убьют.

– Да, – спокойно согласился Семай, как будто Маати сообщил ему, что зимой будет холодно.

– И у меня есть несколько дней на выяснение личности того, в чьих преступлениях обвиняют Оту.

Семай нахмурился и принял позу, какой обычно выражают желание уточнить вопрос.

– Его в любом случае предадут смерти. Если это он убил Биитру, казнят за Биитру. Если же он невиновен, Данат убьет его, чтобы не мог претендовать на престол.

– Да, похоже на то, – согласился Маати. – На сегодняшний день я испытал все доступные средства. Но если окажется, что можно сделать что-то еще, я это сделаю.

– Чтобы спасти учителя, – понимающе кивнул Семай.

– Чтобы спать спокойнее, чем спал последние двадцать лет, – поправил его Маати. – И если кто-нибудь спросит, с чистой совестью ответить: я сделал все, что было в моих силах. Для меня иметь такую возможность даже важнее, чем спасти ему жизнь.

Семая определенно озадачили слова Маати, но тот просто не знал, как иначе выразить мысль, не упомянув о сыне и вообще не наболтав лишнего.

Повисла пауза.

Наконец Семай изобразил позу принятия такого объяснения и, чуть склонив голову набок, спросил:

– Маати-кво, простите, но… когда вы в последний раз спали?

Маати пропустил этот вопрос мимо ушей и с улыбкой сказал:

– Собираюсь поговорить со стражником из тех, что видели, как убили ассасина. И вот подумал: не мог бы ты найти какого-нибудь слугу из дворца Даната? Я бы позже вечером немного побеседовал с ним. Есть у меня несколько вопросов насчет его хозяина…

Даната Мати встречали как героя: улицы города заполнились толпами распевающих веселые песни горожан, на площадях устроили народные гулянья, на мостовых вдоль домов танцевали девушки с вплетенными в волосы летними цветами. Данат взирал на жителей из украшенного золотом и серебром паланкина, как заботливый отец на своих любимых расшалившихся чад.

Идаан была во дворце, когда пришла весть, что Данат Мати дожидается у моста отцовского позволения войти в город. Она спустилась следом за гонцом, чтобы своими глазами увидеть, как ворота распахнутся и праздник выплеснется на темные каменные улицы.

Этот город с тем же ликованием встречал бы Кайина, останься в живых он, а не его брат.

Пока процессия Даната медленно шествовала через толпы, Идаан вернулась в дворцовый городок.

Утхайемцы нарядились в лучшие одежды; свою радость они выражали почти так же невоздержанно, как простой люд. Представители знатных семей будто бы случайно собрались у входа в парадный зал Третьего дворца.

Идаан наблюдала за утхайемцами и внимала музыкантам и певцам – те вдохновенно исполняли прекрасные баллады о том, как великие воины возвращались с полей сражений, и о том, как с новыми поколениями наступали новые времена и менялась жизнь всего народа. Баллады восхваляли идеальный миропорядок, словно не было в этом мире ни Биитры, ни Кайина. Словно колесо этого миропорядка не было густо смазано кровью семьи Идаан.

Она воспринимала все это спокойно, с таким видом, будто сама испытывала если не восторг, то неподдельное удовольствие, но ее душа корчилась от отвращения к происходящему вокруг.

И когда Данат вышел из паланкина в просторном дворе, собравшиеся там ударились в ликующий крик… и Идаан тоже.

Данат поднял раскрытые ладони и широко улыбнулся. Он сиял от радости, точно ребенок, получивший подарки в Ночь свечей.

А потом